Сидони-Габриель Колетт - Вторая

– Меня что-то знобит, – сказала Фанни. Джейн взяла у неё недопитый стакан.

– Знобит? О, не надо, Фанни! Вы не шутите, правда же? Не хватало только гриппа перед премьерой! Но мне совсем не нравится ваш вид. Дайте-ка ваши руки!

Руки Фанни подчинились энергичной хватке двух рук, ещё хранивших уксусный запах ванны Фару; два тёмно-серых глаза, уверенных, изучающе-пытливых, вопрошали её глаза, изгоняя из них возможную болезнь… Она поперхнулась от подступившего рыдания, и глаза её повлажнели.

– Горло! Ну конечно! Аспирин, хинин, постель, тёплое питьё… Фару!

– Не тревожьте его…

– Ну что вы!.. Фару!

Он явился, с испачканными пудрой щеками и ушами, со своей импровизированной песенкой на устах.

– Она заболела, – коротко оборвала его Джейн.

– Нет! – протестовала Фанни, мотая головой.

– Нет? – переспросил Фару.

– О-на боль-на! – твердо сказала Джейн. – Фару-старший, вы едете туда? Только по пути заскочите в дежурную аптеку, она всегда открыта, и отправьте с машиной английский аспирин, пачку горчичников, раствор метиленовой синьки… Я здесь всё написала, вы отдадите бумажку Фрезье…

Она вышла, а Фару склонился к Фанни, повторяя: – Ну что ты, моя Фанни? Ну что ты?.. «Ах, в конце концов, так даже лучше», – подумала Фанни. Она улыбнулась Фару извиняющейся улыбкой, закрыла глаза и, скользнув на ковёр, растянулась на нём во весь рост.

Её притворный обморок дал ей кое-какую передышку. Укрывшись за закрытыми веками, она слушала их голоса, их частое дыхание. Фару с силой, хотя и неловко, схватил её в охапку: она доверилась этим мужским рукам, созданным, чтобы похищать и ушибать. Она знала, что в дверях он стукнет ей ноги, но зато уж держать её будет крепко. По-прежнему этот уксусный запах ванны…

– Эй, уйдите с дороги, дайте мне пройти, – сказал он Джейн.

– Я хочу придержать вам дверь, а то она закрывается… Разве можно так трясти упавшую в обморок женщину?.. Подождите, сейчас я разберу постель… Скажите Анриетте, чтобы она наполнила грелку горячей водой…

– Мне что, позвонить доктору Моро?

– Если вам так уж хочется. Пока что я знаю ничуть не меньше, чем он. Надо прежде всего, чтобы она пришла в себя… В бронхах у неё чисто, она дышит хорошо.

Они переговаривались быстро и приглушённо. Фанни постаралась продлить эту свою засаду, своё расслабление, своё алиби. Она постаралась сделать так, чтобы голова её легла красиво и чтобы лампа окрасила в розовый цвет её закрытые веки. Чья-то рука просунула под её разутые ноги мягкую горячую грелку.

– Там кипяток, – сказал голос горничной. – Сейчас я сниму с мадам чулки…

– Ну так что?.. Я ухожу?.. – спросил Фару.

– Да, идите. Не забудьте про аптеку.

– Что за вопрос!.. Я позвоню из «Водевиля»?

– Как хотите. У меня такое впечатление, что это недомогание быстро пройдёт.

– Она никогда не была склонна к недомоганиям, – озадаченно сказал Фару.

– Что лишает её права когда-либо их испытать? Идите живо…

Рука Джейн, нащупывавшая крючки платья, коснулась груди Фанни, и та вздрогнула, как вздрогнула бы любая бодрствующая женщина. Застыдившись, она открыла глаза.

– Ну наконец-то! – сказала Джейн. – Ну наконец-то! Нет! В самом деле…

Она хотела засмеяться, но разразилась нервным плачем. Забыв о привычном ритуале, по которому она приникала к коленям Фанни и тёрлась о них головой, размазывая слёзы, Джейн плакала стоя; открыто, промокая глаза сложенным вчетверо платочком. Она сделала знак рукой, как бы говоря: «Подождите, это сейчас пройдёт…»

Устремлённые на неё большие глаза Фанни, тёмные, не выражавшие никакой мысли, её не смущали. Она села на кровать, приподняла прядь чёрных волос, струившуюся по белой щеке.

– А теперь рассказывайте. Как это случилось? Фанни стиснула под одеялом руки, собрала все свои силы, чтобы не проговориться.

«Если я скажу ей, Джейн воскликнет: "Как! Из-за этого? Только из-за того, что Фару и я..? Но ведь это тянется с незапамятных времен! Вы ведь не придаёте этому значения! Вы же сами не раз говорили…"»

– Вы случайно не беременны?

Эти слова показались Фанни столь нелепыми, что она улыбнулась.

– Разве я сказала что-нибудь смешное? Вы что, считаете, что застрахованы от маленьких Фару и Фарушечек?

– Нет… – сказала Фанни, смутившись.

То, что было в ней самого обыкновенного и самого чувствительного, нарисовало мысленно картину, которая волнует всех женщин: ребёночек, ещё не различимый и крохотный… Фанни положила руку на светлые волосы Джейн и произнесла колеблющимся голосом неосторожную фразу:

– Это вам… вам не причинило бы… Я хочу сказать, вам не было бы неприятно, если бы я произвела на свет маленького противного Фару?

Веки Джейн дрогнули и опустились, все черты её лица – расширившиеся и побелевшие ноздри, задрожавшие уголки рта, подбородок, позволявший угадывать спазмы горла, глотающего пустоту, – вступили в борьбу и одержали победу.

– Нет, – сказала она, открывая глаза. – Нет, – повторила она ещё раз, подавляя и отбрасывая некое притязание, – нет.

«Я не думаю, что она обманывает», – решила Фанни.

Она не убрала свою руку, теребившую белокурые волосы. Так ей удавалось удерживать на некотором расстоянии, на расстоянии вытянутой руки голову и тело, которое она иначе привлекла бы в свои объятия, в уравнительные объятия гарема.

Некоторое время спустя она стала извлекать из своего положения маленькие выгоды. Ведь к болезни домашняя прислуга испытывает такое же почтение, как и к богатству. Она получила в постель чашку, политое соком от жаркого картофельное пюре, виноград, иллюстрированные журналы. Джейн держалась в гостиной, дабы не утомлять «больную».

«Как мною все занимаются», – думала Фанни.

Она старалась лежать на спине, положив поверх одеяла обнажённые ищущие прохлады руки.

«Наверное, у меня немного повысилась температура; нет, это у меня в ушах шумит от аспирина…»

Какой-то настоятельный звук, словно прилив и отлив, то приближался к ней, то удалялся от неё, принося и унося картину, смысл которой воспринимался ею теперь не слишком отчётливо: Джейн, прижатая к стене, почти раздавленная крупным телом Фару… Она заснула и проснулась часов в одиннадцать: Жан Фару сдержанным голосом просил у Джейн разрешения войти. Джейн стояла на пороге спальни и не пускала его, чинно объясняя ему:

– Вы её утомите… Тут совсем не место мальчику… Вот завтра, если у неё будет спокойная ночь…

Фанни, которую освежил короткий сон, уже вовсе не желала, чтобы с ней обращались как с больной, и крикнула:

– Да-да, ты можешь войти! Садись вон там… Ты знаешь, у меня ничего нет.

– Ничего? – возмутилась Джейн. – Она упала замертво, как раз вот тут, где я сейчас стою! Она вернулась с примерки, я даже не слышала, как она пришла, мы уже даже обратили внимание на то, что она задерживается…