Сидони-Габриель Колетт - Вторая

– Такая непосредственная… такая нетронутая… Такая непохожая на меня…

– Да-да, – резко и поспешно оборвала её Фанни, вдруг по-детски испугавшись, что сейчас к разговору будут примешаны и Кемере, и Мейрович, и Дейвидсон, и…

– Вы говорите «да-да», но разве вы можете понять в вашем состоянии? А? Да, в этом вашем состоянии нетронутости, состоянии молодой девушки, в котором вы проводите вашу жизнь… Для вас существует Фару, и опять Фару, и только Фару, и никого другого, кроме Фару… Это прекрасно – хотя я не уверена, что это так уж прекрасно, – но ведь я-то не смотрю и никогда не смотрела на Фару теми же глазами, что и вы, или, скажем, – тем же сердцем, что и вы… Мне нетрудно было увидеть разницу между вами обоими, Фанни, и с того момента, когда я её увидела… О! С того момента!..

Она суетилась, меняла тон, словно дошла наконец до самого трудного момента в разговоре и почти преодолела его. Жестом руки она отстраняла, потом снова притягивала к себе то, что хотела выразить. Чистосердечие то уходило от неё, то подступало к ней, словно какое-то искушение.

– С того момента, вы понимаете, это не затянулось надолго! Нет, это не затянулось!

– Что не затянулось, в конце концов? – спросила Фанни.

Джейн повела под платьем плечами с провинциальной неловкостью, которую Фанни заметила за ней впервые.

– Мне трудно это сказать. Фанни… Мне легче говорить с вами о Фару. Фару – мужчина, мужчина соблазнительный, известный, обладающий большим талантом; в общем, я признаюсь, Фанни, что не очень много нужно, чтобы соблазнить такую женщину, как я, у которой нет никаких причин быть серьёзной и пребывать в целомудрии и одиночестве… Нет ничего удивительного в том, что я легко сделалась влюблённой, ревнивой, недовольной – одним словом, такой, какой вы меня видели… Но в общем и целом в Фару, кроме того, что он Фару, нет ничего необыкновенного как в мужчине… Тогда как в вас, Фанни, в вас…

Джейн вдруг села, достала платок и расплакалась обильно, легко и деликатно, в такой манере, которая казалась ей новой и приятной.

Она высморкалась и не спеша продолжила:

– Вы, Фанни, вы как женщина гораздо лучше, чем Фару как мужчина. Много, много лучше…

– О! – сказала Фанни высокопарно, – значит, вы его плохо знаете!

Джейн обратила к ней взгляд проницательной женщины.

– Доказательство тому… – сказала она с усмешкой, – то, что вы чуть было не убедили меня в том, что он действительно несравненный…

– Это так, – сказала Фанни, кивнув головой, – пусть это будет моей виной.

– И да и нет… В каком-то смысле.

Она, вероятно, хотела объяснить Фанни, изложить ей теорию новых крепостных элегантных дам, ни к чему не привязанных и путешествующих, как путешествуют по воздуху снабжённые оперением семена, хотела рассказать про их лёгкость, их анонимную соблазнительность, но вынуждена была отказаться перед лицом темноволосой упрямой самки, осёдлой и живущей в согласии с более древними традициями.

– Я говорю, конечно, о первых порах. А потом…

– Потом вы стали моей подругой, – подсказала Фанни с мягкостью, не предвещавшей ничего хорошего.

– Нет, – твёрдо возразила Джейн. – Я была ею и раньше. Я не могла перестать быть ею…

– …из-за такого пустяка, – подсказала Фанни.

– Во мне и в самом деле нет ничего от роковой женщины, – продолжала Джейн. – Ни от корыстной шлюхи, ни от честолюбивой особы. Здесь вы можете отдать мне должное. Чем вы рисковали со мной? Очень немногим…

– Да… Вы лишь хотели быть единственной, кто меня обманывает, – уточнила Фанни с той же мягкостью.

– …но против меня, против нас была ваша снисходительность по отношению к Фару, ваша проклятая снисходительность, ваше так называемое понимание Фару… Ваша мания осыпать его похвалами и бранными словами, в сто раз ещё более льстивыми… Это ваше «превосходство», которое состояло в том, что вы отдавали Фару в распоряжение всех женщин, и которое вы находили почтенным, Фанни? А я – нет. О, нет! А я – нет… Эта ваша черта роняла вас в моих глазах, портила моё представление о вас… Ведь вы, – сказала Джейн, глядя на Фанни с пристрастным восхищением, – вы были мной, но только много лучше.

Она отошла к окну, приподняла на мгновение штору и тотчас уронила её снова, словно желая скрыть то, что увидела там, в застывшей ночи. Она вернулась и, положив руку на плечо Фанни, легонько тряхнула её:

– И вы ещё спрашиваете, не страшно ли мне. А мне очень страшно, я умираю от страха, Фанни! Вы, вы собираетесь избавиться от меня, вы считаете, что маленькие физические любовные упражнения являются преступлениями, когда в них замешана я, вы думаете оторвать меня от Фару, как будто он сам уже давно не сделал этого; вы намереваетесь очистить свой дом и, возможно, обкурить благовониями мою комнату… Но это же чудовищно – столько думать о любви! Ведь это не так уж серьёзно – мужчина, и это не вечно! Мужчина – это… это всего лишь мужчина… Вы думаете, можно встретить хоть одного мужчину – самостоятельного, свободного, готового посвятить вам жизнь? Мужчина никогда не бывает один, Фанни, и это в самом деле ужасно, что у него всегда есть жена, другая любовница, мать, служанка, секретарша, родственница – одним словом, она! Если бы вы знали, каких только женщин мне ни довелось обнаружить возле любовника!.. Это просто омерзительно. Я бы хотела выразиться поделикатнее, но не могу.

Она стояла скрестив руки, причём напряжение в сжимавших предплечья кончиках пальцев было таким сильным, что они побелели. Она вдруг резко налила себе воды в стакан, поднесла было его к губам, потом передумала и протянула его Фанни.

– Извините. Мне страшно хочется пить.

– Мне тоже, – сказала Фанни.

Они молча пили воду, предупредительные, словно животные, заключившие перемирие у водопоя. Волнение сказалось на них по-разному: у Джейн на скулах выступил румянец, а Фанни была бледной, с сероватыми кругами у глаз и оставшимися без помады лиловыми, как у негритянки, губами. Когда Фанни утолила жажду, у неё вырвался глубокий усталый вздох, и Джейн опять сделала округлый жест, поднеся руку к её щеке, но не коснувшись её:

– Бедная Фанни!.. Сколько мучений из-за меня… Вы не хотите…

Она не осмелилась продолжить. Фанни сказала отрывисто: «Нет, спасибо» и углубилась в воспоминания, желая точно воспроизвести слова давнего упрёка, сделанного Джейн Фару:

«Она сказала ему: "Вы бы лучше подали ей руку" или "взяли её за руку", теперь я уже точно не помню… Она также говорила ему в тот день, когда они думали, что со мною обморок: "Не стукните ей ноги о двери", или что-то вроде этого, и: "Разве так несут женщину?.."»

– Я вам обязана тем, что познала желание служить, – мягко сказала Джейн.

Фанни не смогла сдержать своего волнения, встала и начала кружить на месте, как делала это в минуты веселья, с ловкостью и непринуждённостью толстушки.