Маргарет Пембертон - Вспышка страсти

В далекой заброшенной закусочной нас угощали крошечными кусочками вкусно обжаренной безымянной рыбы в тесте, которая была подана с рисом и свежим латуком и вместе с гарниром щедро полита свежевыжатым лимонным соком. Хлеб был только что испеченный и еще теплый. Вино, которое не имело названия и было дешевле минеральной воды, оказало на нас такое сногсшибательное воздействие, что остальную часть дня мы провели на берегу реки, болтая босыми ногами в ледяной воде, смеясь и целуясь.

На следующий день мы отправились в Чавес, маленький городок, от которого два десятка миль до ближайшей деревни. К тому времени, когда мы туда добрались, проехав через страну, которая резко изменилась и превратилась из горной местности в бескрайние просторы торфяников и вересковых зарослей, напоминавших о Шотландии, было уже время вечернего чая. Уставшие и напуганные мыслью об обратном пути по дороге, пригодной только для четвероногих, мы быстро нашли кафе и подбодрили себя кофе – не тем кофе, что подают в отеле, а крепкой темной жидкостью, которую пьют чашечками размером с наперсток. А затем настал момент, который сделал наше долгое путешествие стоящим всех неприятностей. Начав осматривать достопримечательности Чавеса, мы сначала решили, что их не слишком много, но, заглянув на первую же улицу с магазинами, увидели огромную витрину, которую занимала одна-единствен-ная реклама, предлагавшая сервиз ценой в тысячу эскудо с видами Стратфорда-он-Эйвон, коттеджа Энн Хатауэй и театра «Глобус», – все названия написаны по-английски! Это было слишком.

– Ты хочешь сказать, что я проделал все эти мили по диким центральным районам, рискуя разбить машину, только ради того, чтобы приобрести обеденный сервиз «Уильям Шекспир», который могу купить в любой день на базаре в Вулидже! – с возмущением воскликнул Джонатан.

Не обращая внимания на любопытные взгляды местных жителей, мы, смеясь, продолжили путь по грязной улице, тщетно стараясь найти хоть что-нибудь, что могло бы оправдать наше путешествие. Ничего не обнаружив, мы вернулись к «ламборгини», и Джонатан, мужественно стиснув зубы, снова направил свой великолепный автомобиль на усеянную рытвинами дорогу. Почти всю обратную дорогу я спала – спала крепким сном без сновидений, вселившим в меня ощущение, что я обрела душевное спокойствие, которое столь долго искала.

Дни проходили один за другим, и пятница – день, когда Джонатан должен был уехать к своему другу в Виго, – приближалась, но между нами так ничего и не было сказано о будущем. В четверг вечером я причесывалась с тяжелым сердцем. Хотя тот момент в Валенсе больше ни разу не повторился, он тем не менее был. Я видела выражение глаз Джонатана, я знала, что это больше чем просто курортный роман. Что такого могла сделать жена Джонатана, чтобы столь сильный и уверенный в себе мужчина ужасно боялся полюбить снова? Вставляя в уши жемчужные сережки, я замерла. Возможно, ответ прост – он все еще ее любит. Эта мысль испугала меня.

Обед был напряженным, хотя Джонатан весело болтал о нашей дневной поездке в Каминьо и о встреченной нами женщине, одетой во все белое и с петухом на голове. Джонатан решил, что это своего рода предсказательница, но, наведя справки у местных жителей, узнал, что она просто сумасшедшая. Я почти не слушала его, ибо была занята тем, что придумывала, как подвести его к разговору о том утре, когда он уедет, оставив меня одну. Я смертельно боялась услышать стандартные слова о том, как было весело, как ему было приятно познакомиться со мной…

– Пойдем, прогуляемся по берегу, – предложил Джонатан, когда Мануэль убрал со стола последнюю посуду.

Крепко держа Джонатана за руку, я последовала за ним из зала в холл и дальше – на автомобильную стоянку. Храня молчание, мы сели в машину, и «ламборгини», взревев мотором, помчался по извилистой дороге вниз, в город. Через несколько минут, оставив позади шумные улицы, мы выехали на узкую дорогу, идущую вдоль дюн, где воздух был теплым и тяжелым от морских брызг и сладкого запаха сосен. Вверху висел бледный серебряный серп, а внизу блестело бескрайнее море, вздыбленное гигантскими белыми лошадьми, которые, вскинув головы, неслись к берегу в кружащихся облаках пены.

На мне было вечернее платье и босоножки, и я, сбросив обувь, наслаждалась ощущением песка, когда мы рука об руку шли по дикому берегу.

– Завтра пятница, – наконец заговорила я.

– Да, и ты уезжаешь к своим друзьям в Офир.

– А ты – к своему другу в Виго. Остановившись, мы взглянули друг другу в глаза, и я поняла, что в моих безошибочно видна боль расставания.

Джонатан повел меня через дюны, и мы уселись под их прикрытием. Устроившись рядом с ним, я ждала так, как не ждала никогда прежде. Я думала, что он заговорит, но вместо этого он издал стон – звук, который шел из глубины его души, – ударил кулаком по песку, а затем я оказалась у него в объятиях, и на этот раз в его поцелуях не было ни капли сдержанности. Страсть, в которой я не сомневалась, в конце концов вырвалась на свободу, его пальцы запутались в моих волосах, заставив меня вскрикнуть от боли и удовольствия, его губы, жесткие и требовательные, потянулись к моим губам. Все мое существо затрепетало в ответ, мне захотелось прильнуть к нему – ближе, еще ближе. Его язык обжег мне рот, руки скользнули от волос к моему телу и, раздвинув складки на лифе шифонового платья, ласкали мою грудь. Потом его рука оказалась на моей оголенной йоге и, обжигая своим жаром, двинулась вверх, а Джонатан сдавленно прошептал:

– Дженни, Дженни, Дженни…

Я нетерпеливо потянула его на себя, а затем столь внезапно, что я почувствовала себя так, словно меня ударили, он вскочил на ноги и замер, стараясь восстановить дыхание и… взять себя в руки. Все это произошло за несколько секунд, но показалось мне вечностью, а Джонатан, обуздав свою страсть, снова сел рядом и привлек меня к себе.

Из всего самого невероятного, что я могла услышать от него, он сказал то, от чего я чуть не задохнулась:

– Давай поженимся, Дженни Рен.

– О Господи… – Я едва могла говорить от облегчения, неожиданности и удивления. – О Господи, конечно, с удовольствием.

Он медленно выдохнул, и я спросила:

– Но если ты хочешь на мне жениться, то зачем… Почему ты остановился?

– Потому, Дженни Рен. – Его голос был полон любви и откровенной насмешки. – Потому, что я мужчина двадцати девяти лет, который не только был несколько лет женат, но который давно остепенился. И я за пятнадцать шагов могу разглядеть девственницу.

– Ради Бога… – Я одновременно засмеялась и заплакала. – В этом причина того, что твое поведение так изменилось после Валенсы?

– В этом и еще кое в чем другом. Я не думал, что снова смогу почувствовать к женщине такое смешанное чувство страстной любви и нежности. Мне понадобилось некоторое время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.