Мэри Патни - Свет Рождества

Единственными звуками, раздававшимися в ночи, были потрескивание огня, случайное отдаленное блеяние овцы и тихие вздохи ветра. Когда огонь начал стихать, Рэндольф спросил:

– Теперь вам тепло?

– Просто замечательно.

Она не стала добавлять, что жар, охвативший ее тело, был гораздо выше обычной температуры.

– Тогда пора сменить положение. Не думаю, что нам удастся выспаться этой ночью, но мы можем расположиться настолько удобно, насколько это будет возможно.

К большому сожалению Элизабет, Рэндольф снял ее со своих коленей, чтобы наклониться к костру. Когда он снова начал гореть довольно устойчиво, Рэндольф разместил оставшиеся ветки так, чтобы их легко можно было подбрасывать в огонь частями.

– Если вы ляжете между мной и костром, то вам будет довольно тепло, хотя, вероятно, мне придется тревожить вас всякий раз, когда потребуется подбрасывать дрова в огонь.

Элизабет сняла очки и положила их в корзину, затем легла так, как предложил Рэндольф, обернув вокруг коленей коврик. Рэндольф лег позади нее и обхватил рукой вокруг талии, подтянув к себе настолько близко, что они оказались лежащими, словно две сложенные ложки. Земля была твердой и холодной – не очень-то удобной; Рэндольф же был теплым и устойчивым – действительно очень удобным. Элизабет вздохнула от удовольствия и расслабилась в его объятиях, решив, что это положение еще лучше, чем было на его коленях.

– С Рождеством Христовым, Рэндольф, – прошептала она.

Никогда в своей жизни Элизабет не была так счастлива.

***

РЭНДОЛЬФ, конечно же, не спал, хотя в промежутках между поддержанием огня он позволял себе слегка подремать. Элизабет, с восхитительной доверчивостью прижавшись к нему как можно ближе, в отличие от него спала сном младенца. Плоды чистой совести, вне всякого сомнения.

Как только на небе появились первые признаки приближающегося рассвета, едва различимое свечение, Рэндольф очень аккуратно отодвинулся подальше и подкинул в костер предпоследнюю часть сучьев. Воздух был очень холодным, но, к счастью, совершенно сухим, где-то через час температура начнет повышаться.

Прежде чем он снова смог лечь назад, Элизабет потянулась и перевернулась на спину, открыла глаза и сонно заморгала, глядя на Рэндольфа, распущенные волосы очаровательно вились вокруг ее лица. Было нечто интимное в том, что он видел ее без очков - похоже на то, будто она сняла платье и приветствовала его в своей ночной сорочке. Все еще находясь в раздумьях над столь неподходящим предметом, он пробормотал:

– Доброе утро.

Она ответила ему удивительно свежей и манящей улыбкой, словно это утро было самым первым в мире, а она была Евой, впервые приветствующей Адама.

И самой естественной реакцией на это стало то, что Рэндольф наклонился вперед и запечатлел на ее губах самый нежный поцелуй. Рот Элизабет оказался мягким и желанным – и сладким-сладким, как конфета. Он лег рядом с ней и обнял, подтянув поближе, желая чувствовать каждый дюйм ее изящного, гибкого тела, прижавшегося к нему.

Поцелуй стал более жарким, ее руки обвились вокруг его шеи, а ее живой отклик вызвал в Рэндольфе волну такого горячего и требовательного желания, которое немедленно привело его в чувство. Понимая, что если он сейчас же не остановится, то вообще не сможет остановиться, Рэндольф резко откатился от нее. Превозмогая свое прерывистое дыхание, он произнес:

– Ох, простите, Элизабет. Вы оказываете на меня потрясающее действие.

Она потрясенно уставилась на него, широко раскрыв глаза. Затем села и схватила из корзины свои очки, торопливо надев их, словно именно они являлись ее защитным барьером. Дыша глубоко, но неравномерно, она ответила:

– Похоже, действие оказалось взаимным.

Снова схватившись за очки и проверив, на месте ли они, она продолжила:

– Поскольку огонь не будет гореть вечно, не стоит ли нам поджарить часть сыра и разложить его на оставшийся хлеб? Горячая пища будет как раз кстати.

Рэндольф не знал, чувствовать ли себя благодарным или оскорбиться от того, что она проигнорировала такой по-настоящему превосходный поцелуй. На самом деле, опасно превосходный; ибо мысль о том, чтобы поцеловать ее снова, была намного более привлекательной, чем вид их скудной пищи, а результат согреет их обоих во всех отношениях.

С большим трудом Рэндольф сконцентрировал свое внимание на практических делах.

– Прекрасная идея, – откликнулся он. – Хотя мне кажется, что я обменял бы все, что находится в корзине, на большую кружку обжигающе горячего чая.

– Это очень жестоко с вашей стороны, лорд Рэндольф. – На ее лице отразилась тоска. – Крепкий итальянский кофе с горячим молоком тоже очень подошел бы. И много-много сахара.

Он рассмеялся.

– Мы не должны мучить себя этими картинами. Завтра утром мы сможем выпить столько чая или кофе, сколько захотим, и оценим эту возможность гораздо больше, поскольку сегодня нам их не хватало.

Плавленый сыр и поджаренный хлеб оказали свое ободряющее действие, дав им возможность с надеждой встретить суровый день. К тому времени, когда огонь перешел в слабое мерцание тлеющих угольков, а солнце поднялось над горизонтом, Рэндольф почувствовал, что полностью готов к той трудной беседе, которая, как он был уверен, была неизбежна.

– Элизабет, нам необходимо кое-что обсудить.

Изящно слизав последние крошки с пальцев, она спросила:

– Да, милорд?

– Поскольку мы провели эту ночь вместе, боюсь, что ваша репутация теперь разрушена, – напрямик высказался Рэндольф. – Существует только одна возможность исправить положение, хотя я знаю, что она вам не очень-то приятна.

– Ерунда, – парировала Элизабет. – Моей репутации будет нанесен урон, если люди узнают о сегодняшней ночи, но даже и в этом случае я сильно сомневаюсь, что последствия будут ужасны. Я уже не английская девушка, делающая первые шаги в свете, вы же знаете. Как иностранка довольно зрелых лет, я существую вне обычного итальянского светского общества, а потому мои действия не будут оценивать по тем же самым правилам. Поэтому вряд ли моей репутации что-либо угрожает, даже если то, что случилось, станет общеизвестным. – За ее очками вспыхнули веселые искорки. – На самом деле большинство итальянских женщин позавидуют моему опыту - "разрушению" моей репутации вами.

Не обращая внимания на ее легкомысленный тон, Рэндольф продолжил:

– Вы не подумали о проблемах с работой, – какая холоднокровная англичанка, желающая доверить кому-то управление своими горячими дочерьми, будет настолько терпимой? А другие потенциальные работодатели?

По мере произнесения им этих слов, практически лишавших ее работы, на лице Элизабет появлялась неуверенность.