Сидони-Габриель Колетт - Гнездышко

Алиса вскипела и оборвала её:

– Но, маленькая дурочка, можно подумать, что ты не понимаешь: ведь ты же стреляла в его жену и всё пошло к чёрту!

– Тише! – рассудительно сказала Эрмина, подняв палец. – Может быть, и нет, может быть, и нет…

Энергия уже била в ней ключом. Порозовевшая, она сбросила плед и принялась расхаживать между окном и роялем, в том узком пространстве, где росли они все.

Затем она упала на диван. Побледневшая, вялая, с пересохшим ртом, обессилевшая всем своим существом, вплоть до самых глаз, она прикрыла веки, продолжительно выдохнув через ноздри.

– Не знаю, может быть, я схожу с ума, – прошептала она, – но мне кажется, что потерять мужчину просто из-за того, что он умер, всё-таки не так обидно.

– Такое мнение обычно распространено среди женщин, не потерявших покуда ни мужа, ни любовника, – сказала Алиса холодно. – Могу я узнать, что ты теперь собираешься делать? Я пойду выпью кофе внизу.

– И я с тобой.

Поднявшись, она внезапно побледнела и прислонилась к роялю.

– Это пройдёт… Ах!.. Постой… Подожди минутку, ладно?

Она облокотилась на рояль, сжала руками виски:

– Постой, я их оставила вдвоём без четверти двенадцать… Она обычно обедает дома, вместе с дочерью… А он почти всегда ест в столовой для служащих. Если сегодня он тоже был там, обед кончился в час – час десять… Который час, Алиса?

– Половина второго.

– Он или поднялся к себе в кабинет, или пошёл пройтись. Сказала она ему обо всём или не сказала? Стой, я попробую его увидеть…

Нажимая кончиками пальцев на глазные яблоки, она упорно пыталась проникнуть телепатическим взором сквозь стены и расстояния.

– Мне кажется, что она сказала ему всё. Со мной она была такая спокойная… Но потом ей нужна была разрядка, и ему, конечно, пришлось многое выслушать! В таком случае он сейчас в своём кабинете и ждёт, чтобы я ему позвонила! – выпалила она на одном дыхании…

– Алло, алло! А… Да, это я… Что?.. Да, я так и думала… Что?.. О, мне всё равно, где… Договорились.

Она вернулась преображённая. Губы были подмазаны помадой оранжевого цвета, лицо носило следы пудры двух различных оттенков, серо-зелёные глаза были полны безумия; нахально-белокурая, красивая благодаря полному рту и маленькому носику, она повергла Алису в изумление.

– Чёрт возьми, красавица-убийца!.. Застёгивая перчатку, Эрмина ответила на её слова рассеянной улыбкой.

– Ну что? Он был на месте?

– Да.

– И всё было как ты думала?

– Да. Она ему рассказала.

– Послушай, моя Мина, и всё же, если бы ты её убила… Что бы с тобой стало? Я всё время задаю себе этот вопрос…

– Ты совершенно лишена воображения.

Она раскинула руки, словно была готова внезапно улететь, распластавшись крестообразно, вырастая в размерах.

– Ах! – воскликнула она. – Он ждал у телефона! Он пробурчал «хм-хм» на манер любого мужчины, оказавшегося в затруднительном положении, бормотал Бог весть что, сказал «в три часа», он практически ничего не сказал об этой штуковине, как бишь её… тик-тик-тик…

Вытянув руку и согнув указательный палец, она прицелилась в стенку. Потом уронила руку и нежно взглянула на сестру:

– Ну же, Алиса! Всё начинается снова! Опять начинается эта прекрасная и невыносимая жизнь! Ну уж на этот раз, клянусь тебе…

Дрожащая как лань, она прижалась к сестре. Алиса ощутила своим боком выпуклость её исхудавшего бедра.

– Пошли, моя бедная малютка. Подкрепишься. По лестнице лёгкая Эрмина спускалась бегом. «Что с нею станет? – спрашивала себя Алиса. – И если бы револьвер был исправен… Что бы на это сказал Мишель? Да и вообще, с тех пор, как я здесь, было ли у меня, собственно, время подумать о Мишеле? Да и хочется ли мне о нём думать?»

Она торопилась за сестрой, вдыхала запах её духов и готовилась поговорить с ней, терпеливо и авторитетно. Но ей было ясно, что из этого ничего не выйдет и, немного завидуя Эрмине и сравнивая её положение со своим, Алиса чувствовала себя обездоленной.

Эйфория, охватившая Эрмину после горячего кофе, быстро сошла на нет. Когда стрелки фаянсовых часов с кукушкой на стене «Кафе де ля Банк э де Спор» показали два сорок пять, она уже утратила часть своего блеска.

– Съела бы ты что-нибудь ещё кроме этой булочки, похожей на губку, – сказала ей Алиса.

– Знаешь… Когда я работала у Вертюшу манекенщицей, профессионалки говорили, что перед большим показом лучше быть почти голодной, нежели переесть и отяжелеть. Но к напиткам это не относилось… Хоп! Тёплый кофе… Хоп! Немного полусухого шампанского… Из-за нервотрёпки и усталости всё это тут же выходило обратно, поверь, и очень скоро.

Она умолкла, быстро посмотрелась в зеркальце и встала.

– Я пошла.

Не глядя на Алису, она протянула ей затянутую в перчатку руку.

– Хочешь, я тебя отвезу?

– О, знаешь… Не стоит… Нет, ладно, отвези. Она дала шофёру такси адрес бара на улице Поля Сезанна. Всю дорогу она хмурилась и с сосредоточенным видом прикусывала изнутри щёку, словно повторяя урок. Сквозь приоткрывшуюся дверь бара Алиса успела увидеть, как навстречу Эрмине стремительно поднялся со своего места мужчина.

Послеполуденное время тянулось для неё бесконечно. К пяти часам она решила вернуться в свою квартиру, выдвинула ящики бюро и комода. Она обнаружила два или три тщательно спрятанных присланных с пневматической почтой письма и с холодным пренебрежением уничтожила их: «Если бы Мишель на них натолкнулся, это его бы огорчило… Опять эта история с Амброджио! Значит, я не была хорошей женой? Да нет, была. Как жена я вполне стоила Мишеля. Никому из нас двоих и в голову не приходило, что предаёт другого. Какими же мы бываем мерзкими, сами того не зная…»

Поглядывая на раскрытое окно, она ждала наступления вечера и не хотела, чтобы сумерки застали её врасплох. Опасалась она и возможной вспышки эмоций, навеянных воспоминаниями о недавнем прошлом, исписанными листками, слабым ароматом старинных духов или датой на почтовой марке. Почувствовав лёгкую дрожь, она перестала просматривать связки бумаг, заглядывать в конверт. Вымыв руки, она опять надела шляпку с короткой вуалькой.

«Меня нигде не ждут, и спешить мне незачем…» При слове «ждать» перед ней возникала одна и та же картина: Эрмина и увиденный мельком мужчина двигаются навстречу друг другу.

На улице она замедлила свой размашистый шаг, как только в витринах зажглись первые огни. Писчебумажные, фруктовые, кондитерские лавочки напоминали ей о старой привычке, потребности «принести что-нибудь для Мишеля» – что-нибудь приятное, бесполезное, сладкое…

«Я могу с тем же успехом принести что-нибудь для Коломбы… И для Эрмины… Но Эрмина и Коломба сейчас ушли по своим собственным делам. Одна трудится и служит своему бедному другу, тянущему непосильную лямку работы и забот о жене. Вторая ведёт сражение с мужчиной, которого пытается превратить в своего союзника… А я…»