Мэри Бэлоу - Сначала свадьба

И то и другое Кон знал заранее, равно как и Анна.

Для нее месть оказалась важнее хорошего вкуса и чувства собственного достоинства.

Анна выглядела необыкновенно очаровательной и соблазнительной, а Кон держался одновременно галантно и насмешливо: обе черты характера Эллиот отлично знал. В юности он ни за что не смог бы предположить, что однажды сам окажется жертвой беспощадных интриг кузена.

Мысли вернулись в настоящее, и виконт подумал, что Ванесса наверняка его ждет. Наверняка не спит. Если сегодня он к ней не собирался, то надо было заранее предупредить.

А что, разве он к ней не собирается?

Весь день прошел безоблачно и мирно, вплоть до того самого момента, когда молодой Мертон обратил всеобщее внимание на присутствие в ложе напротив кузена Константина. Виконт посмотрел и увидел не только самого кузена, но и сидящую рядом Анну Бромли-Хейс. Глаза встретились. В ее взгляде даже на расстоянии читался откровенный вызов.

До этой минуты виконт пребывал в прекрасном расположении духа. По какой-то странной причине общество жены радовало. Что-то в ее манерах, характере, обращении притягивало неведомой силой.

Пальцы забарабанили быстрее.

Эллиот отошел от окна и решительно отправился к Ванессе.

Дверь в спальню жены оказалась приоткрытой — Ванесса тщательно следила за этим с того самого дня, как потребовала, чтобы муж стучался в закрытую дверь. Сквозь щель пробивалось мерцание свечи.

Ванесса лежала в постели и крепко спала.

Эллиот прошел по комнате и остановился, не в силах отвести глаз от прелестного личика. Короткие волнистые волосы разметались по подушке. Губы слегка раскрылись. В тусклом неровном свете казалось, что на щеках играет румянец.

Она выглядела худенькой и легкой, словно девочка. Грудь едва приподнимала одеяло, на котором спокойно лежали тоненькие руки.

Почему-то вспомнилась Анна — воплощение противоположности, но образ растворился в воздухе сам собой, без особых усилий.

В Ванессе крылась таинственная притягательность. Она не была красивой. Не была даже хорошенькой. Так, самая заурядная, незамысловатая внешность. И все же что-то манило, увлекало. Она не обладала соблазнительной фигурой.

И все же хотелось не только смотреть, но и…

В Финчли-Парке, в доме у озера, он желал ее постоянно, ненасытно! Да и после «медового месяца» — что за отвратительное слово! — ночь за ночью вожделел, хотя и старался сделать встречи короткими и деловитыми, потому что…

А собственно, почему? Потому что Ванесса до сих пор любила покойного первого мужа и Эллиот чувствовал себя обманутым, обиженным? Нет, не поэтому. Потому что хотел наказать, заставить почувствовать, что в его жизни ей отведена лишь одна-единственная функция?

Неужели он настолько мелочен? Мысль больно задела.

Эллиот хотел ее и сейчас. Собственно, желание родилось еще рано утром, когда она до завтрака неожиданно появилась на пороге кабинета Джорджа.

Так чем же все-таки привлекала Ванесса Уоллес, виконтесса Лингейт?

Эллиот нежно провел пальцем по щеке жены.

Она открыла глаза, сонно посмотрела и улыбнулась.

Вот один из секретов! Не было на свете другого человека, чьи глаза улыбались бы постоянно, излучая… что? Тепло? Радость? Одновременно и то и другое?

Радовалась ли жена его приходу? После того как на протяжении нескольких ночей подряд его поведение вполне можно было бы назвать оскорбительным?

— Я не спала. Просто лежала с закрытыми глазами и отдыхала, — сказала она и засмеялась.

Да, и еще смех. Искренний. Теплый. Почти заразительный.

Некоторые люди словно несли в себе счастье, и Ванесса принадлежала к их числу. Она — его жена.

Эллиот развязал пояс и сбросил халат на пол. С тех пор как обнаружил Ванессу в слезах, он неизменно приходил к ней в ночной рубашке. Но сейчас снял и ее, небрежно швырнув на халат.

Лег на спину рядом с женой и прикрыл рукой глаза.

Впервые за много ночей виконт не задул свечу. Ванесса лежала на боку и смотрела на мужа.

— Эллиот, — тихо позвала она. — Сегодня выдался чудесный день, и я запомню его надолго. Тебе ведь было не очень скучно, правда?

Он убрал с глаз руку и повернул голову.

— Считаешь, что я не умею радоваться?

— Вовсе нет. Просто не знаю, умеешь ли радоваться вместе со мной. Дело в том, что я совсем не хороша собой, не умею вести занимательные беседы и…

— Неужели никто и никогда не называл тебя прелестной? — перебил Эллиот, не дожидаясь еще одной негативной характеристики.

Ванесса немного помолчала.

— Ты называл, — наконец ответила она и рассмеялась. — На балу в День святого Валентина. А потом добавил, что все остальные дамы, без исключения, тоже очаровательны.

— Любишь весну? — неожиданно спросил виконт. — Правда, она приносит в мир красоту и обновление?

— Да, — серьезно согласилась Ванесса. — Весна — мое любимое время года.

— Сегодня я назвал тебя весенним цветком. Так вот, это был не пустой комплимент.

— О, — вздохнула Ванесса, — как приятно! Но ты вынужден говорить мне такие слова, ведь ты мой муж.

— Значит, предпочитаешь считать себя некрасивой? — уточнил Эллиот. — Кто-нибудь говорил тебе об этом?

Ванесса на секунду задумалась.

— Нет, — ответила она. — Никто из знакомых не проявил подобной жестокости. Но отец порою шутил, что следовало назвать меня Джейн, потому что я была его «дурнушкой Джейн». Впрочем, шутил беззлобно, с неизменной любовью.

— При всем уважении к памяти преподобного Хакстебла считаю, что его следовало повесить, утопить и четвертовать, — заявил виконт.

— О Эллиот! — в ужасе воскликнула Ванесса. — О чем ты говоришь?

— Если бы я до сих пор оставался холостым, — продолжил он, — и выбирал невесту из трех сестер, основываясь исключительно на внешности, то все равно выбрал бы тебя.

В глазах Ванессы снова вспыхнули искры смеха, а на губах появилась нежная улыбка.

— Вы мой галантный рыцарь, — заметила она. — Благодарю вас, сэр.

— Так, значит, я воплощаю в себе не только холодность и раздражительность? — поинтересовался Эллиот.

Улыбка стала шире.

— Ты совмещаешь головокружительную смесь самых разных качеств. А потому не обращай на меня внимания, когда я приписываю тебе сразу несколько свойств характера. Уверена, что в твоей душе скрываются тысячи секретов.

Жизни не хватит, чтобы разгадать хотя бы несколько сотен. А уж обо всех и говорить не приходится. Никогда не постигнуть того, кто рядом.

— А себя постигнуть можно? — уточнил Эллиот.

— Нет, — решительно ответила Ванесса. — Нередко мы удивляем сами себя. Но разве предсказуемость не сделала бы жизнь пресной и скучной? Как бы нам удалось познавать мир, расти и приспосабливаться к новым условиям?