Кимберли Логан - Искушение дьявола

И попытается разобраться в своих чувствах к ней.

Гейбриел направился, было в дальний угол комнаты, где стоял письменный стол, чтобы взять там ручку и чистый лист бумаги, но задел носком сапога и опрокинул какой-то предмет, торчавший между кроватью и шкафом. Остановившись, Хоксли увидел маленький дорожный саквояж, который оказался на боку, а его содержимое рассыпалось по полу.

Он нагнулся, чтобы собрать вещи, и первой ему в руки попала небольшая книжечка в кожаном переплете. Когда он ее поднял, из страниц вылетели какие-то листки и упали на пол. Одна бумажка оказалась у его ног. Гейбриел сразу узнал долговую расписку лорда Каннинггона. Ту самую, которую Мора тайком вытащила сегодня из кармана его сюртука — из-за событий последних часов он почти забыл о ней.

«Есть много такого, чего ты не знаешь, мой мальчик. Но я не имею права тебе об этом говорить, хоть ты того и заслуживаешь».

В голове графа эхом пронесся голос вдовствующей герцогини, всколыхнув его сомнения и тревоги. Почти против воли он потянулся к другому листку, выпавшему из книги. Только развернув его, он уже понял, что это еще одно проклятое письмо — та же пожелтевшая почтовая бумага, тот же почерк… Слова заплясали у него перед глазами, суровые и зловещие.

«Моя драгоценная Иезавель! Когда-то я считал тебя земным ангелом. Ты сверкала на сцене, как путеводная звезда, и мне казалось, что ты светишь только мне. Но сейчас я понял, что все это обман. Ты обыкновенная шлюха, которая искушает и дразнит мужчин, доводя их до погибели сладким горшочком с медом, спрятанным между ног. Ты каждому из нас даешь надежду, и каждый верит, что он-то и есть тот единственный, кто сумеет укротить тебя и овладеть тобою. А затем, в последнюю минуту, ты отбираешь эту надежду, и как ни в чем не бывало, возвращаешься к мужу. И вот теперь ты спишь с этим негодяем Хоксли! Как же я его ненавижу! Ты проститутка, грешница, и тебя надо наказать. Я решил сделать это лично».

Кровь отхлынула от лица Гейбриела. Он тяжело опустился в одно из мягких кресел, стоявших возле кровати, не сводя потрясенного взгляда с письма. Совершенно ясно, что оно предназначалось матери Моры. И это послание было еще более враждебным, чем-то, которое нечаянно выронила Мора. Угрозы таинственного автора не были похожи на пустые слова.

А еще он упоминал отца Гейбриела. Граф перевел взгляд с письма на книгу, которую держал в другой руке. Чей-то дневник? Несколько минут он провел в мучительных размышлениях. Ему очень не хотелось вторгаться в личную жизнь Моры, но он чувствовал необходимость заглянуть внутрь…

Наконец он открыл дневник и начал его читать.

Мора открыла глаза, было еще темно. В щель между шторами не проникал свет, значит, до рассвета еще далеко, хотя Гейбриела уже рядом с ней не было.

Ей не хватало его сильных теплых объятий. Куда же он ушел? Лениво потянувшись, она уставилась на балдахин, висевший над кроватью, прокручивая в памяти все, что произошло между ними за последние несколько часов. Она испытывала некоторый дискомфорт в самых интимных местах и краснела даже сейчас, вспоминая, сколько раз и с каким разнообразием они занимались любовью. Да, это действительно была любовь. Если раньше, до того как он с ней переспал, она чувствовала, что готова в него влюбиться, то теперь у нее не оставалось никаких сомнений: этот человек безраздельно завладел ее сердцем.

К чему отрицать и противиться неизбежному? Она любит своего ангела-хранителя, своего рыцаря, Дьявола во плоти.

Но как, черт возьми, объяснить это родным?

Она вздохнула, отвела упавшие на глаза волосы и села в постели. Но тут в темноте раздался голос. От неожиданности девушка ахнула и застыла, прижав к обнаженной груди простыню.

— Ты меня потеряла?

Ее глаза заметались по комнате и остановились на фигуре Гейбриела, сидевшего в кресле с другой стороны кровати, рядом со шкафом. Тусклый свет лампы еле-еле освещал его.

— Гейбриел. — Она расслабленно откинулась на подушки, почувствовав облегчение. — Как ты меня напугал! Я думала, ты ушел.

Он засмеялся, но как-то странно, совсем невесело.

— Нет, я еще здесь. Но мог уйти. Вообще-то я чуть было не ушел, так и не узнав правды.

Его ровный и твердый бесстрастный тон не на шутку встревожил Мору. По ее спине побежали мурашки.

— О чем ты говоришь?

— Я тут кое-что прочел.

Только сейчас Мора заметила в его руках книгу в кожаном переплете, и ее накрыло ледяной волной. Нет, не может быть! Она отказывалась верить своим глазам. Ей хотелось убедить себя в том, что это всего лишь видение.

— Это дневник моей мамы, — прошептала девушка, так сильно сжимая простыню, что побелели кончики пальцев.

— Знаю.

— Как ты его нашел?

— Какая разница? Нашел, и все.

Она тряхнула головой. От мучительного страха и тревоги у нее засосало под ложечкой. Итак, он держит в своих руках все ее тайны. О Боже, как же это могло случиться? Почему она позволила ему так легко себя отвлечь? Надо было все рассказать ему, как только он вошел в комнату. Но она этого не сделала, и теперь придется расхлебывать последствия собственной беспечности.

— Ты… — Она осеклась, почувствовав ком в горле, но потом продолжила: — Ты все прочел?

Губы Гейбриела скривились в мрачной усмешке.

— Да, вообще-то весьма увлекательно. — Открыв книгу, он взглянул на Мору поверх потрескавшегося переплета, и какое-то время неотрывно смотрел на нее в темноте. — Послушай-ка вот это.

Не дожидаясь ее реакции, он начал читать вслух…

— «Мы с Хоксли крепко сдружились. Порой мне трудно стоять в стороне и слушать, как окружающие на него клевещут. Конечно, у него есть недостатки. Он много пьет и ведет разгульную жизнь, но это всего лишь попытка скрыть боль. Когда-то у него была любимая женщина. Он был очень к ней привязан. Не знаю, кто она — он отказывается называть ее имя, — но ему пришлось с ней расстаться, потому что его родственники не одобрили его выбор. Как я поняла, он был вынужден жениться против собственной воли. Его жена — милое робкое существо, и я невольно испытываю жалость к ней и их сыну Гейбриелу. Им обоим приходится сильно страдать из-за несчастливой судьбы Хоксли. Я пыталась объяснить ему, что нехорошо и несправедливо лишать радости близких людей только потому, что ты сам пережил личную драму, но эту тему он отказывается со мной обсуждать.