Валерий Иванов-Смоленский - Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер

Эта книга не задумана, да это и невозможно, продолжением знаменитого романа «Мастер и Маргарита», который М. А. Булгаков писал на протяжении двенадцати лет, но так и не закончил. Именно его недосказанность послужила основой данной реминисценции, как результата заимствования автором чужого образа, мотива, стилистики и словесных оборотов, и как желание построить несколько иную версию изложения евангельских списков.

Неизвестен замысел великого писателя, но представляется, что главными героями его романа были не Мастер и Маргарита… Так же, как они не являются и главными персонажами данной реминисценции.

Некоторые исторические неточности и расхождения в реминисценции допущены умышленно, исключительно, с художественной целью.

Две дороги ведут в Иерусалим с юга со стороны Вифании. Правая, наиболее широкая и утоптанная, проходит через Иерихонский оазис и низменность Эль-Гор и выводит прямо к Иерихонскому ущелью у подножия Елеонской горы.

В ранний утренний час, когда дорожная пыль еще прибита выпавшей росой и раскаленный песок не обжигает ступни ног, по этой дороге, не спеша, двигалась странная процессия.

Первым рыскающей моряцкою походочкой, переваливаясь на коротких кривых ногах, как корабль в штормящем море, двигался донельзя широкоплечий субъект, одетый, несмотря на жару, в короткий, неопределенно-светлого цвета плащ с капюшоном, откинутым за спину. И штаны его, закатанные, по непонятной причине, почти до колен, носили столь же неясный колер. Растрепанные волосы имели удивительно яркий рыжий цвет. Лицо его, отмеченное печатью порока, украшал торчащий изо рта длинный желтоватый клык. Рост его можно было назвать небольшим. Звался он звучным и загадочным именем — Азазелло.

Зато второй, из идущих, был очень высоким и слегка сутулым. Одет он был в грязноватый длинный, почти до пят, халат удивительной расцветки — в желтую и бледно-красную клетку, какой на востоке, пожалуй, больше и не встретишь. Кривой рот придавал его лицу глумливое выражение. На носу красовалось пенсне без одного стеклышка, а над ним торчали два глаза, будто бы смотрящие в разные стороны. Причем один газ светился темным изумрудно-зеленоватым оттенком, а цвет другого определить было вообще затруднительно. Под носом топорщились редкие, белесоватого цвета усишки, больше похожие на куриный пух.

Самым последним, ковыляя на двух задних лапах, тащился большущий, цвета свежайшей черной сажи, кот. Росту, если к нему применим такой параметр, он был около полутора метров. Густая шерсть лоснилась и со спины золотилась под лучами восходящего солнца. На жирной короткой шее свободно болтался ошейник из массивных серебряных пластин прямоугольной формы. Полуопущенные передние лапы, чуть выдаваясь вперед, придавали ему сутулый вид странствующего бродяги. Никакой одежды на нем, естественно, не было. Спутники называли его Бегемотом. И, действительно, что-то от гиппопотама в нем было. Заплывшие глазки, например, и, с виду, неповоротливая стать.

— Чешется, — обиженно сказал кот, — дожился — хожу с ярмом на шее, как… — он замолчал, силясь подобрать сравнение.

— Не ярмо это, — лениво промолвил длинный субъект в клетчатом халате, которого одни знали, как Коровьева, для своих же он был Фаготом, — а ошейник, причем из благородного металла. Вечно на тебя, больше всех, тратиться приходится.

Кот замигал разом покрасневшими глазами, усы его обиженно опустились вниз, плечи поникли.

— Я же не виноват, что в человеческом обличье у меня появляется большое родимое пятно на лбу. Покажись с ним тутошнему народцу, с его дремучими представлениями, и до вечера не доживешь…

— А, ты бы попросил мессира убрать пятно, — ухмыльнулся своим устрашающим клыком Азазелло и еще более взъерошил свои рыжие, жесткие, как у сапожной щетки, волосы.

— Просил, — безнадежно поведал Бегемот, — не хочет и слушать. Говорит, что это родовая отметина, и, что пятно еще пригодится.

— Зачем? — живо заинтересовался Фагот.

— Про то — нам знать, как всегда, не положено. Мессир наш стратег известный, даже в шахматах думает на десять ходов вперед…

Утренний воздух был тих, прозрачен и, на удивление душист запахом первых зацветающих весенних растений. Впереди, справа зазеленел пологий склон надвигающейся горы.

— Как не рассуждай, а на цепи, — продолжал бурчать кот, — как… как дворовый пес, — привел он удачное, на его взгляд сравнение, с главным врагом породы кошачьих.

И клацнул зубами, ловко сцапав, пролетавшую мимо усатой морды, жирную черную муху.

— Тьфу, тьфу, что за гадость! — кот ожесточенно мотал головой и плевался, — самые низменные инстинкты просыпаются в этой проклятой глуши.

Так и шагала примечательная троица по пустынной дороге, на ходу лениво между собой переговариваясь, а, иногда, и переругиваясь. Стояла тишина, и лишь небольшой ветерок, своими порывами, качал ветви немногочисленных порослей кустарника, издавая шелестящий звук. А, дорога эта, обычно многолюдная и многоязычная, была пустынна по причине раннего утра.

Город возник из колеблющегося пустынного марева неожиданно и значительно. Высокие стены серого камня скрывали большую его часть. Каменный пояс прятал нижний город с плоскими крышами домов, разбросанных на узких кривых улочках. Южная его часть вздыбилась хребтом холма Акры, формой полумесяца, на котором стояли древние дворцы царей Адиабейских.

Далее, к северу и северо-западу возвышались три роскошных башни Ирода I Великого, отличавшихся свежестью постройки. Мнительный и властолюбивый иудейский царь, овладевший троном с помощью римских солдат, возжелал увековечить память о себе строительством грандиозных сооружений. Первую башню он повелел соорудить в память своего друга Гиппикоса и назвал его именем. Вторая — выстроенная по образцу Фаросского маяка в Александрии, носила имя его зятя Фасаила. Третья, Башня Марины, была названа так в честь любимой жены жестокого царя.

Левее, и, немного позади, виднелись укрепления Везефы, там находился священный водоем Вифезда и гробницы царей, покоящихся в саркофагах, отделанных серебряной чеканкой.

На востоке, на вершине конусообразной горы Мориа блистали в лучах взошедшего солнца величественные руины храма Иеговы, построенного еще царем Соломоном. Святилище разрушалось дважды, сначала царем Месопотамии Навуходоносором II, а затем, после его восстановления, римлянами. Рядом с ним, на фоне безоблачного лазурного неба, мрачно выделялись черные силуэты зубчатых стен и квадратных башен замка Антония.