Барбара Картленд - Гордая бедная княжна

Герцог вышел на мостик, чтобы посмотреть, как они будут выходить из гавани. Он никак не ожидал, что его посещение Египта окажется столь коротким.

Гости разъехались, и теперь он остался с очень больным стариком и девушкой, у которой не было желания говорить с ним.

Ему пришло в голову, что сейчас, возможно, удастся изменить ее отношение к нему.

Если все планы герцога фактически рухнули, то вызов, брошенный ему Милицей, по-прежнему сохранился.

Он вспомнил, как обвинил ее в жгучей гордости и как она сказала, что, кроме этого, у нее ничего не осталось.

» Как мне убедить ее, – думал он, – что гордость может быть очень серьезной помехой и в дружбе, и, конечно, в любви?«

Герцог сам удивился последнему слову и вспомнил, как князь Иван сказал, что он смог бы найти ей мужа.

» В Монте-Карло будет много мужчин, которым она понравится «, – говорил он себе.

Он задумался: раз она так не любит англичан, то мужчины какой национальности окажутся ей по душе.

» Сирена» проплывала между множеством небольших парусников, которые раскачивались на ветру.

Море было очень голубым и в солнечных лучах отсвечивало золотистым сиянием.

«Неплохо бы княжне полюбоваться таким пейзажем», – подумал герцог, и ее неприступность снова вызвала в нем раздражение.

«ЖГУЧАЯ ГОРДОСТЬ, ПРЕЗРЕНЬЕ К ВРАГАМ», – мысленно процитировал он и снова подумал, что эти слова как нельзя лучше характеризуют ее.

Но это же сплошная чепуха, подумал он, для такой молоденькой и неопытной девушки.

«Будь я проклят! – поклялся он. – Я заставлю ее подчиниться мне».

Он так долго простоял на мостике, что когда наконец покинул его, солнце уже слабо пригревало.

Герцог направился было к Великому князю, когда перед ним появился Доукинс и сказал:

– Ее светлость хочет с вами поговорить у вас в каюте, ваша светлость.

– Я сейчас иду туда, – ответил герцог. – Его высочество не спит?

– Спит, ваша светлость, лекарство доктора помогло ему, когда у него начались приступы боли.

– Пускай спит сколько захочет, – сказал герцог. – Я велел капитану двигаться к Монте-Карло как можно быстрее.

Он пошел к себе, гадая, что Милица хочет сказать ему?

Когда герцог сказал ее отцу, что ему необходима операция и что лучший хирург в этом деле находится в Монте-Карло, Великий князь воспринял известие довольно философски, но Милица от волнения сильно побледнела и сжала руки.

Она ничего не сказала тогда, и герцог продолжал:

– Мне рекомендовали доктора Шмидта как блестящего хирурга, именно такого, какой требуется вашему отцу. Я разузнал, что у него современная, хорошо оборудованная и комфортабельная клиника в Монте-Карло.

– Мне очень жаль, что вам пришлось изменить ваши планы, – сказал Великий князь. – Это очень великодушно с вашей стороны.

Речь его высочества была старомодно вежливой, что в прежние времена придавало ему неотразимое обаяние.

– Если честно, – ответил герцог, – то я не жалею, что не попал в этот раз в Каир, который всегда считал шумным местом. Кроме того, я уверен, что князь Иван будет представлять там мои интересы не хуже, а может, даже лучше меня.

– Он очень благодарен за вашу доброту, как и я, за вашу заботу об Александре, – сказал Великий князь.

– Главное теперь, – ответил герцог, – доставить вас доктору Шмидту, и мы отправимся, как только заказанная провизия будет на борту.

Великий князь улыбнулся:

– Я бы не хотел, чтобы мы оставили ее на берегу!

В ожидании княжны герцог вспомнил, как перед его уходом ее отец вновь выразил ему признательность, а она не проронила ни слова благодарности.

Ее глаза показались ему тогда очень большими и темными на ее бледном лице. Видимо, она все еще была в шоке от известия, что ее отцу предстоит операция, и ни о чем другом не в состоянии была думать.

Дверь открылась.

– Ее светлость к вашей светлости? – объявил Доукинс.

Она вошла, и герцог сразу уловил в ней перемену, но не мог догадаться о причине.

Она была в легком цветастом платье, купленном князем Иваном до его отъезда.

Это было простенькое платьице из тонкого муслина, какие носят женщины в тропиках, и, видимо, недорогое, приобретенное в одном из магазинчиков, теснившихся вблизи причалов.

Пестрая расцветка ткани была нанесена на белом фоне, и хотя платье было несколько великовато княжне, у него длина была модной и не доходила до щиколоток. Герцог обратил внимание, что она наконец надела чулки, очевидно, тоже купленные князем, и теперь они облегали ее тонкие, изящные ножки. Но на ней были все те же изношенные туфли, в которых она впервые вступила на яхту.

Все равно княжна выглядела теперь совсем другой без своего прежнего старенького платья и красной скатерти, в которую куталась, пока они не очутились под солнцем Египта.

Герцог нашел, что светлый тон платья очень ей к лицу и придает более юный вид.

Она будто вся светилась в этом платье. Однако герцог заметил, что княжна сильно озабочена, видимо, предстоящей операцией отца. Он решил, что должен попытаться как-то ее успокоить.

– Я хочу… поговорить… с вами, – сказала княжна.

Герцога удивил ее смущенный и несколько неуверенный голос, так не похожий на ее прежний отчужденный, надменный тон.

– Я рад этому, – ответил герцог. – Может быть, мы присядем?

Он указал ей на кресло, в котором княжна сидела в тот первый раз и старалась скрыть, что она без чулок.

Он сел напротив нее и приготовился слушать.

Помня ее черствость в общении с ним, герцог не счел нужным облегчать ей задачу.

– Я… я не знаю, как… начать, – сказала она как-то беспомощно.

– Если вы хотите выразить вашу благодарность, – сказал герцог, – то ваш отец уже очень красноречиво это сделал, и, честно говоря, я не люблю, когда меня благодарят.

– Ну почему же, – отвечала княжна, видимо, думая, что правильнее будет возразить. – Каждому приятна оценка его заслуг.

Герцог улыбнулся:

– Ну что ж, я выслушаю вас, раз уж вы хотите сказать:

«благодарю вас».

– Я действительно благодарю вас, – сказала княжна, – но это… не все.

Герцог огорчился.

– Я, конечно, более благодарна, – продолжала она, – чем смогу когда-либо выразить это словами. Вы не только пожертвовали своими планами в Каире, чтобы доставить папу в Монте-Карло, но и заплатите за его операцию.

Последние слова вырвались у нее скороговоркой, и герцогу стало ясно, почему она хотела видеть его и почему так смущена и застенчива.

– Я просто рад сделать все, что в моих силах, чтобы помочь вашему отцу, – сказал он.

– Дело , не в этом.

– В чем же?

Она вновь заколебалась, потупя взор, и темные ресницы оттеняли ее бледные щеки.

– Я… думаю, как я смогу… отплатить вам.

Вот чего ему следовало ожидать, подумал герцог.