Джулия Куинн - Мистер Кэвендиш, я полагаю..

— Конечно, нет!

Он улыбнулся. По большей части потому, что она не могла этого видеть.

— Было нехорошо с вашей стороны, — сказал он, поворачиваясь к ней лицом, стоя у самой двери, — кидать их мисс Эверсли.

На что она усмехнулась, не удостоив его ответом. Он его и не ждал; Августа Кэвендиш никогда не оценивала свою компаньонку выше своих изумрудов.

— Приятных сновидений, дорогая бабушка, — выкрикнул Томас уже из коридора. После чего он просунул свою голову назад в дверной проем, достаточно далеко, чтобы произнести еще одну мысль на прощанье. — Если же вы не сможете уснуть, ведите себя тихо. Я попросил бы вас стать невидимой, но вы продолжаете настаивать, что вы не ведьма.

— Вы — бессердечный внук, — прошипела она.

Томас пожал плечами, решив позволить ей последнее слово. У нее была трудная ночь. А он устал.

Больше его ничего не волновало.

Больше всего Амелию раздражало то обстоятельство, что вместо того, чтобы сидеть сейчас здесь и потягивать давно остывший чай, она могла бы заняться чтением книги.

Или прокатиться на своей кобыле.

Или сидеть у ручья, окуная пальцы ног в воду, или учиться играть в шахматы, или дома наблюдать за слугами, полирующими серебро.

Но вместо всего этого она находилась здесь. В одной из двенадцати гостиных замка Белгрэйв. Потягивала холодный чай, задаваясь вопросом, насколько невежливо съесть последнее печенье, и подскакивала каждый раз, заслышав шаги в холле.

— О, святые небеса! Грейс! — воскликнула Элизабет. — Неудивительно, что ты выглядишь такой расстроенной!

— Х–м–м? — Амелия прислушалась. Очевидно, она пропустила что–то интересное, обдумывая, как избежать общения со своим fiancé, который, это стоило отметить, мог быть влюблен в Грейс.

А ведь он ее поцеловал, между прочим.

Как не крути, недостойное поведение. По отношению к обеим леди.

Амелия присмотрелась к Грейс чуть более внимательно, оценивая ее темные волосы и синие глаза, и пришла к выводу, что та весьма красива. Это не должно было стать неожиданностью, ведь она знала Грейс всю свою жизнь. До того, как Грейс стала компаньонкой вдовы, она была дочерью местного сквайра.

Амелия понимала, что она и сейчас ею оставалась, но только теперь она была дочерью мертвого сквайра, что не обеспечивало ей средств существования и защиты. Раньше, когда родители Грейс были живы, они были членами одного и того же сельского общества, и если их родители не были близки, то дети, конечно, были. Вероятно, она видела Грейс раз в неделю; хотя нет, поправилась она, два раза, если считать церковь.

Но, по правде говоря, она никогда не задумывалась над внешностью Грейс. Это не было невнимательностью, и она не считала ее ниже себя по положению. Это было всего лишь… ну, хорошо… зачем? Грейс всегда была рядом. Как нечто постоянное и надежное в жизни. Самая близкая подруга Элизабет, трагически осиротевшая и затем принятая вдовствующей герцогиней.

Тут Амелия поправилась. Принятая — это, возможно, эвфемизм. На самом деле свое содержание Грейс отрабатывала тяжким трудом. Несмотря на то, что она не выполняла черную работу, время, проведенное с вдовствующей герцогиней, утомляло ее не меньше.

Амелия знала это по себе.

— Я уже оправилась, — сказала Грейс, — только, боюсь, немного устала. Я плохо спала.

— Что случилось? — спросила Амелия, решив, что нет никакого смысла притворяться, что она их не слышит.

Элизабет чуть не пихнула ее.

— На Грейс и вдову напали разбойники!

— Неужели?

Грейс кивнула.

— Вчера вечером. На пути домой из ассамблеи.

Вот теперь это становилось интересным.

— Они что–нибудь забрали? — спросила Амелия, поскольку данный вопрос казался очевидным.

— Как ты можешь быть настолько спокойной? — возмутилась Элизабет. — Они угрожали ей оружием! — она повернулась к Грейс. — Да?

— Да, так.

Амелия задумалась. Не над оружием, а скорее над тем, почему ее не охватывает ужас от рассказа. Возможно, она слишком хладнокровна.

— Ты испугалась? — спросила Элизабет, затаив дыхание. — Я бы испугалась. И непременно упала бы в обморок.

— Я бы в обморок не упала, — заметила Амелия.

— Естественно, ты бы не упала, — отрезала Элизабет раздраженно. — Ты даже не ахнула, когда Грейс сообщила тебе об этом.

— На самом деле это звучит довольно захватывающе. — Амелия взглянула на Грейс с большим интересом. — Согласна?

И Грейс, о Боже, она покраснела.

Амелия наклонилась вперед, ее губы подергивались. Румянец мог означать все что угодно, и все это было весьма интригующе. Она почувствовала нарастающее волнение в груди, головокружение, то почти неуловимое чувство, которое всегда появляется, когда пересказывают чрезвычайно пикантную сплетню.

— Итак, он был красив?

Элизабет посмотрела на нее как на безумную.

— Кто?

— Разбойник, конечно.

Грейс поперхнулась, пытаясь сделать вид, что пьет чай.

— Он был красив, — подвела итог Амелия, которая почувствовала себя теперь намного лучше. Если Уиндхем любит Грейс… что ж, по крайней мере, она на его чувства не отвечает.

— На нем была маска, — парировала Грейс.

— Но все же ты можешь утверждать, что он был красив, — настаивала Амелия.

— Нет!

— Тогда его акцент был ужасно романтичен. Французский? Итальянский? — Амелию била дрожь восхищения, она представляла Байрона, совсем недавно ею прочитанного. — Испанский.

— Ты сошла с ума, — сказала Элизабет.

— У него не было акцента, — возразила Грейс. — Ну ладно, совсем чуть–чуть. Возможно шотландский. Или ирландский. Не могу сказать точно.

Амелия откинулась на спинку дивана, счастливо вздохнув.

— Разбойник. Как романтично.

— Амелия Уиллоуби, — раздраженно начала ее сестра. — Грейс подверглась вооруженному нападению, а ты называешь это романтичным?

Она бы ответила очень язвительно и умно, — в самом деле, над кем же еще умничать и язвить, если не над сестрой? — но в этот момент она услышала шум в холле.

— Вдова? — прошептала Элизабет Грейс, состроив гримасу. Как было замечательно, когда вдова не присоединилась к ним за чаем.

— Я так не думаю, — ответила Грейс. — Она все еще была в постели, когда я спускалась. Она была слегка… хм… не в себе.

— Я так и подумала, — заметила Элизабет и вдруг задохнулась: — Они забрали ее изумруды?!

Грейс покачала головой.

— Мы их спрятали. Под подушками сиденья.

— О, как умно! — одобрила Элизабет. — Амелия, ты согласна, что…

Но Амелия не слушала. Стало очевидно, что шум движения в холле принадлежит более крупному человеку, чем вдова. И правда, мимо открытой двери прошел Уиндхем.

Беседа прервалась. Элизабет посмотрела на Грейс, Грейс бросила взгляд на Амелию, а Амелия продолжала созерцать теперь уже пустой дверной проем. Переведя дыхание, Элизабет повернулась к сестре и сказала: