Хизер Грэм - Золотой плен

Когда радость первой встречи улеглась, Эрик посмотрел на своего брата мрачно.

— Я прибыл, брат, с подарками от нашего отца, ярла. Но кроме этого, Олаф, я пришел, чтобы предупредить тебя.

— Предупредить? — переспросил Олаф, удивленный. Только три недели прошло с тех пор, как он вернулся с севера страны, сражаясь с датчанами. Неужели он должен всю жизнь провести в боевых походах?

— Да, предупредить, — повторил Эрик, тревожно тряхнув головой. — Новости быстро передаются по морю. Я знаю, что датчане во главе с Фриггидом Кривоногим потерпели сокрушительное поражение. Тем не менее, до нас дошли и другие вести. Фриггид вернулся на родину. Говорят, что он собирает людей, обещает большие богатства — да, он обещает им город Дублин, если они опять пойдут с ним. Ему потребуется на это время, Олаф, так как даже смельчаки боятся тебя. Но ты должен предпринять меры и защитить себя надежно, так как этот датчанин полоумный, и его не интересует, что он сильно рискует, пытаясь убить тебя.

— Все знают, Эрик, — — сказал Олаф тихо, — что я никогда не недооценивал этого датчанина. Я знаю, что он пойдет против меня снова и снова, пока один из нас не отправится танцевать с валькириями. Я жду того дня, когда снова встречусь с ним, так как это непременно должно случиться. Даже если он угрожает мне через море, ты должен говорить от моего имени. Пусть разнесется молва, что Дублин не может быть взят. Его стены из камня, а его народ, норвежцы и ирландцы, будут защищать его до последнего вздоха. Ты смеешься, что я стал ирландцем, брат, но я от этого выиграл. Половина этого прекрасного острова будет сражаться на моей стороне.

Эрик остановился, уперев руки в бока, его большая золотая голова была откинута назад. Он посмотрел на решительно сверкающие глаза его брата, потом на стены Дублина. Потом тепло рассмеялся, вся мрачность исчезла с его лица.

— Брат, я не смеялся над тобой. Я восхищаюсь тобой, так как ты действительно прочно стоишь на этой земле, которую никто до тебя не покорял. Я говорил о делах, брат, и теперь я свободен от этой обязанности и готов посвятить время отдыху. Ты обрадуешься, увидев подарки, которые мы привезли. Шелка, драгоценные камни и серебряную посуду, гобелены, чтобы украсить стены. И… — Эрик на мгновение замолчал, хитро подмигнув брату, — и совсем особенный подарок для тебя.

Олаф настороженно поднял брови.

— Пощади меня, Эрик, что это за подарок?

— Женщина, брат. Редкостная и восхитительная красавица. Захваченная у франков, которые, как говорят, украли ее из далекой Персии. У нее цветная кожа, она сладка как мед, ее глаза — как миндаль в ночи…

— Эрик, — перебил Олаф раздраженно, — если чего-то я не желаю совершенно, так это еще одной женщины. Клянусь богами, у меня и без этого достаточно хлопот.

— Я слышал, конечно, брат, что ты женился. Но я знаю, что это всего лишь союз между Ирландией и Норвегией. Именно поэтому я и привез тебе эту жемчужину из Персии. Известно, что ты все еще печалишься о Гренилде, но ты должен перестать жить прошлым.

Олаф от души рассмеялся.

— Эрик, я благодарю тебя за заботу, но поверь, мне не нужна даже самая красивая женщина. — И он печально взглянул на брата.

— Пошли, ты должен познакомиться с моей женой.

Развевающиеся паруса драконовых кораблей были видны на большом расстоянии. Эрин смотрела на них со страхом из окна своей комнаты. Но Риг успокоил ее, сказав, что корабли прибыли с миром. Они привезли подарки от отца Олафа, великого ярла Норвегии.

Ее тревога сначала улеглась, но вскоре вновь возобновилась. По-видимому, все в Дублине знали о предстоящем событии. Все, кроме нее. Олаф не счел нужным рассказать ей. Он едва разговаривал с ней, так что ничего удивительного в том, что она ни о чем не знала.

Эрин погрузилась в горячую воду, которую Риг приготовил ей, нервно покусывая ногти. Ее положение из плохого превращалось в безвыходное. Горе, которое ее охватило при известии о смерти Лейта и Феннена, померкло в сравнении с равнодушием к ней Олафа. После той первой ночи, когда он оставил ее одну, он вернулся в их комнату, и хотя не касался ее, страдания становились все более невыносимыми. Каждую ночь они лежали молча без сна. От напряжения Эрин не могла заснуть, у нее расшатались нервы, и две недели назад, когда он поклялся, что она вызывает у него отвращение, он покинул их спальню посреди ночи и с тех пор больше не возвращался. Когда Эрин чувствовала себя сильной, она говорила себе, что это хорошо. Но в минуты слабости страшно страдала.

Громкие мужские голоса, доносившиеся из большой залы, прервали ее мысли.

Она быстро поднялась из своего чана, вспомнив, что ей надо бы взять другую женщину после замужества Мойры.

Ей было интересно увидеть новых викингов с родины Олафа, и сейчас, несмотря на ее убеждение, что она надоела мужу, ее гордость и тщеславие были поставлены на карту. Когда молва дойдет до Норвегии благодаря этим мореплавателям, она не хотела бы, чтобы говорили, что Повелитель Волков добыл себе нечто меньшее, чем само совершенство.

Она выбрала легкую, свободную светло-голубую рубаху из мягкого шелка, не требующую пояса, что хорошо скрывало ее беременность. С голубым шерстяным плащом на плечах она не замерзнет.

Эрин тщательно причесала волосы и украсила их камнями, потом положила руку на резную деревянную дверь. Два глубоких вдоха, расправленные плечи и стройная осанка, и она была готова встретить любого мужчину. Она ведь все-таки дочь Аэда Финнлайта.

— Все как всегда, — говорил Эрик со смехом, водрузив обутые ноги на стол. — Свейн из Озгуда отрезал ухо Харлику в бою, брат Харлика заколол Свейна, вдова Свейна требовала возмездия, и Харлик был убит ее дядей. Война из-за кровной мести продолжится, брат, без сомнения, пока в обеих семьях не останутся одни младенцы…

Олаф, смотревший на огонь, был удивлен тем, что брат прервал резко рассказ на полуслове. Он еще больше изумился, когда увидел, что тот, раскрыв рот, не отрывает широко раскрытых глаз от лестницы.

Олаф проследил за взглядом брата с любопытством и раздражением. По ступеням вниз спускалась Эрин.

Хоть однажды, думал он печально, мог он посмотреть на ее красоту бесстрастно. Он был, как и Эрик, очарован ею. Она была свежа после ванны, ее волосы были более роскошны, чем всегда, спадающие завитки обрамляли изящное, совершенное лицо, изумрудные огоньки ее глаз сверкали. Шелк, которым она укуталась, ласкал гибкий стан, скрывая ее положение, в то время как ее груди выделялись, а живот заманчиво округлялся. Щеки имели оттенок нежной розы на фоне чистейшего фарфора, а светло-алые губы были слегка изогнуты.

Как и зачастую бывало раньше, пока он не покинул их спальню, не в силах больше выносить напряжения и муки от близости к ней и невозможности прикоснуться — так как он сам в этом поклялся-он почувствовал, как желание нарастает в нем от простого взгляда. Скрежеща зубами Олаф наблюдал, как жена спускается по лестнице, приветливо улыбаясь.