Кэндис Кэмп - Вечерняя песня

— Нам надо что-то делать, чтобы не навлечь на себя гнев сэра Джеймса, — мрачно сказал он. — Мы должны разделиться, иначе нас быстро найдут. Труппа слишком заметна. А на одного — двух человек вряд ли кто обратит внимание.

Артисты нерешительно поглядывали друг на друга. Они уже привыкли путешествовать вместе и так же вместе делить радости и невзгоды. Они представляли большую дружную семью, разделиться для них было нелегко. Однако, Джирт нисколько не колебался. Он просто повернулся к Гарольду и спокойно сказал:

— Нет. Не будем разделяться. Мы должны держаться все вместе.

— Но это полное безумие, — возразил Гарольд. — Нас сразу же узнают.

— А мы пока не станем показываться на глаза. Какое-то время поживем здесь, в лесу. И вскоре лорды потеряют к нам интерес,

— А если они все же решат искать нас? — спросила Джемма, широко раскрыв глаза от страха. — Или на нас нападут разбойники? И потом, что мы будем, есть, если какое-то время не станем выступать?

— Она права, — прибавила Сигни. — Птицы и звери вряд ли заплатят за наши выступления.

— Я смогу позаботиться обо всех, — Джирт кивнул головой в сторону белки, поджаривающейся на вертеле. — Мое детство и юность прошли в лесах Линкольншира. Ничего, как-нибудь проживем. И потом, с какой стати разбойникам нападать на нас? Ведь яснее ясного, мы ничего не можем им предложить. Если же нас будут искать люди лорда, спрячемся поглубже в лесу. Верхом на лошадях они вряд ли заберутся туда.

— Джирт прав, — согласился Беорн. — Друг без друга мы ничего не стоим. И едва ли сумеем заработать много денег.

— Но, если сейчас лишимся голов, для чего тогда нам понадобятся деньги? — саркастически заметила Джемма.

Беорн открыл рот, чтобы возразить, но Гарольд поднял руку.

— Если хочешь оставаться с Джиртом, Беорн, прекрасно. Но я, моя жена и дочь пойдем своей дорогой. Не хочу рисковать никем из вас. И потом… — он пристально посмотрел на Джирта. — Не хочу больше путешествовать с тобой. Нам следовало оставить тебя гораздо раньше, но, как и всех остальных, меня ослепили большие деньги, которые посыпались на нас с твоим приходом. Однако после истории, в которую ты втянул Алину, я не могу даже видеть тебя. И не позволю превращать мою дочь в проститутку. Лучше буду просто петь, и рассказывать истории, чем в твоем обществе получать целые мешки золота.

Алина с гордостью посмотрела на отца, улыбнулась и подошла поближе.

— Я согласна с отцом. Дай нам нашу часть денег, и мы уйдем.

— Ну, уж, нет, — язвительно возразил Джирт. Именно ты сказала, что мне не захочется тебя терять, и была абсолютно права. Ты часть моего номера, к тому же, мужчины любят смотреть, как ты танцуешь. И я не собираюсь расставаться с этими деньгами только потому, что ты повела себя, как испуганная монашка.

— Но ты не сможешь удержать нас! — горячо воскликнула Алина. — Ты не имеешь над нами власти!

— Не имею? — зло усмехнулся Джирт и поднял нож. — Вот моя власть. И ослушаться вы не посмеете.

— Ты нам угрожаешь? — красивый, низкий голос Гарольда прозвучал в полную силу. Это был голос, которым он очаровывал слушателей, голос, рассказывавший о королях, кудесниках и драконах. — Да как ты смеешь?

Но прекрасный голос Гарольда, казалось, никак не подействовал на Джирта.

— Да, — подтвердил он с усмешкой. — Смею. Ты вряд ли что-то получишь за свои истории, когда я перережу тебе глотку. Или сухожилия на лодыжках нашей маленькой монахини и посмотрю, как она после этого будет танцевать.

Алина побледнела. Самой страшной для артиста была угроза превратиться в калеку. Свободные, ни от кого не зависимые люди опускались до уровня нищих, которые так часто встречались у ворот замков и городов и целиком зависели от доброты какого-нибудь лорда или купца. Алина подумала, что скорее предпочла бы смерть.

— Ты не сделаешь этого! — она не могла скрыть дрожь в голосе.

— Хочешь убедиться в обратном? — Джирт снова зло усмехнулся и, подбросив вверх нож, ловко поймал его.

Конечно же, Алина этого не хотела. Она понимала: Джирт так просто не смирится с потерей денег, которые давали их общие выступления. И он не задумываясь покалечит или даже убьет ее отца.

— Боже, ты же самое настоящее чудовище! — воскликнул Гарольд. — У тебя душа дьявола!

Джирт, которому явно было наплевать на чужое мнение, на эти слова лишь пожал плечами. Алина повернулась к отцу. На его лице читались те же раздражение и досада, которые испытывала сама девушка. Ни она, ни отец не могли выйти победителями из схватки с Джиртом. Тот был гораздо сильнее их обоих, к тому же, мастерски владел ножом.

В глазах Гарольда светилось отчаяние, и Алина знала, в этот момент он больше всего на свете жалеет о том, что у него уже нет силы и молодости, которые позволили бы дать достойный отпор Джирту. И Гарольду ничего не оставалось делать, как просто сказать:

— В таком случае, мы согласны делать все, что ты велишь, — он помолчал и спокойно посмотрел Джирту в глаза. — Но, не забывай: каждое действие имеет свое противодействие. Если ты хоть пальцем тронешь мою дочь, мы все равно уйдем, ни взирая на все твои угрозы.

Джирт презрительно фыркнул.

— Думаешь, я буду так долго охотиться за одной женщиной? В темноте они все одинаковы.

Резко повернувшись, Алина ушла с поляны, всем сердцем презирая и ненавидя Джирта. Она не могла сказать точно, кого ненавидит больше — Джирта или того рыцаря, из-за которого закрутился весь этот сыр-бор. Ни одному из них Алина не сделала ничего плохого, и, однако, стоило ей отказать сэру Джеймсу, как приходится теперь прятаться в лесу от его людей, подвергая опасности семью и всех остальных артистов. А хуже всего было то, что она попала в ловушку, расставленную Джиртом.

Конечно, открыто, не повиноваться она не сможет, но у каждой женщины есть запас своих хитростей и уловок, которые, в конечном итоге, должны помочь ей победить. Пока же она будет ждать подходящего момента. Если удастся сбежать от людей сэра Джеймса, то, в конце концов, они доберутся до Лондона, где снова будут выступать, и где куда проще скрыться в людской толпе. Алина не теряла надежды бежать от Джирта. Но пока оставалось лишь одно — ждать и молить Бога, чтобы сэр Джеймс не решил разыскать танцовщицу и наказать за неповиновение.

Джеймс проснулся от страшной боли в голове. Осторожно приоткрыв один глаз, он огляделся по сторонам. Однако через несколько секунд понял, что делать этого не следовало. Боль стала и вовсе нестерпимой. Тихо простонав, он закрыл глаз и снова опустил голову на подушку. Господи, ну и отвратительно же он себя чувствует!

Дернул же черт вчера отведать знаменитого меда Кэмбрука! И так много выпить!