Мишель Энн Янг - По зову сердца

— Мама!

Сердце Люсинды екнуло. Никто никогда не назовет ее мамой. У нее не будет своих детей. Она посмотрела на маленькое личико, обрамленное легкими белокурыми завитками, и не смогла сдержать улыбки.

— Мне кажется, милая, что ты София. — Это было имя, выбранное ею для дочери, которую она когда-то надеялась зачать. Она пощекотала девочку под подбородком. — София, давай воспользуемся туалетом, и, если твоя тетушка не вернется, нам нужно будет ехать.

Хьюго остановил Грифа на вершине Бикон-Хилл, вдохнул воздух, пропитанный запахом свежескошенной травы, и окинул взглядом великолепный сельский пейзаж Кента. После трех недель пребывания в военном госпитале с последующим штормом в Атлантике он не мог не оценить красоту Англии.

Высоко над головой раздавались мелодичные трели жаворонка. Он посмотрел на лазурное вечереющее небо и не увидел этой замечательной птички. Он не помнил, когда в последний раз слышал что-либо, кроме команд, стука сапог и грохота пушек. Что ж, возвратиться домой не так уж и плохо.

Среди этой идиллической красоты расположился приземистый Грейндж. В средние века это был наполовину деревянный господский дом-крепость; его очертания смягчались пристроенными со всех сторон каменными флигелями и служебными постройками, сооруженными многими поколениями Уонстедов. Если смотреть на него сзади, можно обнаружить следы изначального сооружения — наклонно идущую луговину с остатками рва, квадратную центральную часть дома и даже заложенные кирпичами бойницы по обеим сторонам библиотеки, бывшей башни. Если всмотреться пристальнее в луговину, по которой шла обсаженная деревьями главная алея, можно рассмотреть старое поле для ристалищ, где некогда сражались рыцари в латах. Спокойная гавань. По крайней мере, ему так казалось в детстве, прежде чем он узнал правду и ушел на войну.

Внутри у него все сжалось от мучительных воспоминаний. Ему даже захотелось дать стрекача. Он вздохнул. Больше ему некуда идти. Грейндж — это ответственность, которую он избегал много лет.

Поерзав в седле, чтобы унять ноющую боль в бедре, он вынул флягу и глотнул бренди. Подождал, пока притупляющее боль тепло распространится по телу. Потом вжал каблуки в бока Грифу, пустил жеребца легким галопом вниз по склону, краем незасеянного поля, и въехал в лес Брекли, через который можно было подъехать прямо к конюшне. Он проделал утомительную дорогу верхом от самого Портсмута, но его нетерпение, вероятно, передалось Грифу, который, как всегда, охотно поскакал.

Впереди справа мелькнуло что-то синее. Столкновение было неизбежно. Ребенок! Руки впились в поводья, тело изготовилось к рывку. Ребенок замер перед Грифом, издав пронзительный крик.

Жеребец взвился на дыбы и заплясал на задних ногах, фыркая и дрожа. Хьюго с трудом заставил Грифа опуститься на обочине. Холодный пот струился у Хьюго между лопатками — он представил себе трагедию, которая чуть было не произошла.

Из-за деревьев на обочине дороги выбежала женщина в сером и подхватила девочку на руки. Грудь у нее высоко вздымалась, она смотрела на Хьюго с упреком. На лице ее отразился ужас.

Хьюго спешился и потрепал Грифа по холке, чтобы успокоить. О чем только думала эта женщина, отпустив ребенка бегать по лесу? Его лесу, между прочим. Как она посмела подвергнуть ребенка такой опасности?

Ребенок зарылся лицом в пышную грудь женщины, а та уставилась на Хьюго. Крупная женщина, очень высокая, держится гордо. Не красавица по общепринятым стандартам, с орлиным носом и выступающим вперед подбородком. В отличие от испанских и португальских дам цвет ее кожи, напоминал взбитые сливки. На щеках — легкий румянец. Волосы — светло-каштановые.

Платье с высоким вырезом облегало ее пышные формы; она обладала той роскошной плотью, в которую мужчина может погрузиться, не опасаясь сокрушить хрупкие косточки. Она была из тех женщин, чья мягкость может приносить утешение в течение долгой ночи.

Ее полные губы изогнулись в улыбке, и он нахмурился. Неужели она видит в случившемся что-то смешное? Его охватило негодование — Хьюго не понял, негодует он на эту женщину или на свою реакцию на нее.

— Вы вторглись в чужие владения, мадам. Женщина вздохнула и расправила плечи.

— Прошу прощения, лорд Уонстед, если внезапное, появление моей дочери испугало вашу лошадь. — Голос у нее был низкий, приятный. Судя по манере говорить, женщина получила хорошее воспитание.

И она знает, кто он.

— Мадам, вы поставили меня в затруднительное положение.

Женщина попятилась и крепче обняла ребенка.

— Меня зовут миссис Томас Грэм, милорд. Слава Богу, она замужем.

Она указала куда-то за спину.

— Мы живем в Брайарзе на краю вашего леса. Это моя дочь София.

Хьюго никогда в жизни не слыхал о каком-то Брайарзе.

— Где? — переспросил он.

Женщина вызывающе вздернула подбородок:

— В Брайарзе, милорд.

Ребенок повернулся и указал на Грифа:

— Лошадка?

Миссис Грэм поймала маленькую ручку пальцами, покрытыми Йоркским загаром. — Тише, София.

Ее темные глаза встретились с его глазами; в ее глазах были ум и настороженность.

Чего она боится? Его? Его лошади? И почему его это интересует? Он прогнал прочь непрошеные мысли.

— Полагаю, миссис Грэм, вам следует внимательнее следить за вашим ребенком.

Он прикоснулся к шляпе и сел на успокоившегося Грифа.

Женщина отошла еще дальше, чтобы дать ему проехать, и присела в реверансе.

— Прошу прощения, милорд, что мы побеспокоили вас. Больше это не повторится. Всего хорошего.

Кем бы ни была эта женщина, он явно встревожил ее. И почувствовал сожаление. Да пропади она пропадом! Ему не в чем себя упрекнуть. Хьюго поклонился:

— Всего хорошего, сударыня.

Он пустил Грифа в сторону Уонстед-Мэнора. Перед его мысленным взором все еще стояла ее великолепная фигура. В эти дни он почти не замечал женщин. Не мог себе позволить замечать их ради них самих. Тем более замужних. Проклятие. Он взял флягу и глотнул.

Выехав из леса, Хьюго оглядел свой фамильный дом. Все было так, как десять лет назад. Березы, казалось, совсем не выросли, стволы их не стали более узловатыми и изогнутыми. Это обрадовало Хьюго.

Вот только испещренная тенями луговина под деревьями нуждалась в покосе, а старый плющ, которым были увиты задние окна, придавал дому таинственный вид. Хьюго направил Грифа к конюшне. Никто не вышел ему навстречу. Куда, черт побери, подевались конюхи? Бормоча себе под нос ругательства, Хьюго спешился, завел жеребца в первый же свободный денник и вошел туда сам — надо было почистить усталого Грифа. Чтобы на конюшне да не было слуг! Старый Браун получит нагоняй.

Обеспечив Грифа всем необходимым, Хьюго взял свою седельную сумку, пересек мощеный двор и вошел в дом через боковую дверь. Тяжело ступая, прошел по неосвещенному коридору. Неужели его не ждали?