Лариса Шкатула - Вдова живого мужа

И также по давней цирковой привычке он не пошел к парадному входу, а, потолкавшись среди повозок и наспех сколоченных домиков, нырнул в небольшую дверь за брезентовым пологом, и сразу в нос ему ударили запахи. Если не считать того, что откуда-то тянуло резким запахом паленой парусины, пахло как обычно в цирке: зверями, потом, мокрыми опилками — это с детства было так близко и знакомо ему, что на глаза навернулись слезы. Он прошел по брезентовому коридору и, никем не замеченный, остановился у форганга отсюда ему был виден весь манеж.

Как раз в это время на нем шел объявленный аттракцион. Воздушные акробаты и вправду выделывали чудеса: мужчины в костюмах а-ля белая гвардия гонялись по воздуху за девушками в коротких алых плащах и таких же трико лонжей в призрачном свете циркового освещения не было видно и казалось, что акробаты действительно просто летают. Между красными и белыми металась девушка в голубом, которая в руках держала картонных голубей — в них стреляла из самых немыслимых положений девушка в черном с золотом трико, попутно успевавшая крутить сальто с обезьяной, одетой в маленькую черную папаху и смешные галифе. Один из "белых" таскал за собой небольшого медведя, скорей, медвежонка, который в конце концов стал держать в зубах небольшую трапецию, на которой крутилась обезьяна.

Зрелище было ярким и захватывающим, ловкость артистов справедливо награждалась аплодисментами, а когда один из "белых", подстреленный "красной", стал стремительно падать, зал замер от ужаса и облегченно вздохнул, когда артист в последнем прыжке ухватился за перекладину.

Артистка в черном первой соскользнула по канату на манеж и шпрехшталмейстер громко провозгласил:

— Наталья Романова!

Господи, неужели… Но та, другая Наталья, была Соловьева! "Ты забыл, — сказал он самому себе, — что девушки порой выходят замуж? Или берут сценические псевдонимы? Но тогда зачем псевдоним девушке, которая и так живет под чужой фамилией?! Мне нужно с ней поговорить!" — "О чем?" спрашивал суровый голос. "Я должен знать: она это или не она? Впрочем, это неправда. Я и так знаю, что это — ОНА! Девушка, в которую был влюблен глупый мальчишка! Разве есть ещё на свете девушка с такими же зелеными глазами и с такой же доброй улыбкой? Вон как прижалась к ней обезьяна даже звери понимают, какой удивительный она человек!" Он отошел в тень, чтобы его не заметила бегущая мимо счастливая Наташа.

"Нужно уходить! О чем могу говорить с нею я, давший обет служения Аралу?" — думал он, уходя прочь.

Пять лет назад умный, знающий тайны хатха-йоги и Тибета магистр шестой ступени Саттар-ака приблизил к себе, стал обучать всему тому, что знал сам, тринадцатилетнего пленного мальчика. Судя по рассказам, тот был сиротой, и магистра тронула его бескорыстная привязанность к другому пленнику, которого оставили в живых, чтобы выяснить, каким образом искателям солнцепоклонников удалось подойти так близко к Аралхамаду. Эти люди вызывали уважение уже тем, что рискнули отправиться в горы столь малочисленным отрядом — их было всего четверо!..

Один был убит на месте. Пожилого и мальчишку взяли в плен без особых хлопот, а вот четвертый успел отправить к Аралу двух посвященных! Такую шутку с солнцепоклонниками сыграть прежде никому не удавалось. Убить двух слуг Арала одновременно, метнув кинжалы сразу с обеих рук! Такой человек заслуживал смерти на каторге…

Тогдашний великий маг с горечью посетовал, что грядет конец света. Раньше солнцепоклонники чувствовали себя не в пример свободнее. Люди тогда не шатались по Сибири целыми армиями, они боялись неизвестного, таинственного. Одно упоминание о том, что место проклятое, отваживало не многих охотников сунуть сюда нос. Недаром же слуги Арала обнесли свои границы невидимой стеной, вступив в полосу которой простые смертные начинали испытывать всяческие неудобства: от чувства всепоглощающего беспричинного страха до видений наяву всяческих чудищ, которых и во сне-то страшно было увидеть! Все кончалось, стоило просто отойти от проклятого места…

Магистр, ставший впоследствии всемогущим магом, думал, что приближает к себе несмышленого ребенка, которого приручить — пара пустяков! Он не знал, что перед ним в облике тринадцатилетнего мальчика вполне сложившийся самостоятельный человек, который уже имеет обо всем свое устоявшееся мнение. Саттар-ака считал, что приобрел на веки вечные преданного, не рассуждающего слугу, но если бы он мог заглянуть в мысли юного циркача, то немедленно отправил бы его в штольню к прочим непосвященным.

В последнее время начал прихварывать никогда прежде не болевший Батя, и Алимгафар, в просторечии Алька, стал всерьез опасаться, что слуги Арала постановят на своих встречах, что Арал призывает раба к себе, и на очередном весеннем жертвоприношении выберут для заклания бедного контрабандиста… Отправляя Алимгафара со всевозможными поручениями, великий маг был уверен, что он обязательно вернется назад, но никак не думал, что старый, уработавшийся раб был этому причиной…

Алимгафар отошел уже на приличное расстояние и оглянулся, чтобы бросить последний взгляд на шапито, как вдруг замер от ужаса: брезентовый купол цирка полыхал, как огромный костер. Он не помнил, как перекинул за спину изрядно оттянувший руку сундучок, увязанный для конспирации в холщовую торбу, как в считанные секунды оказался перед дверью в брезентовой стене — из нее, крича, выбегали люди.

Алимгафар кинулся в проем — куда бежать? Что-то толкнуло его: к клеткам! Оттуда слышался дикий рев, но подойти уже было нельзя: огонь стоял сплошной стеной.

Вдруг он заметил клетку, стоявшую поодаль; в ней, скрючившись лежала недвижная обезьяна, а поодаль — о Боже! — он увидел лежащую девушку в черном трико.

Она не подавала признаков жизни и когда юноша подбежал ближе, то увидел, что правая рука у неё неестественно вывернута, а вокруг головы расплывается кровавое пятно. Тут же в крови валялась упавшая сверху балка…

Огонь подбирался к девушке все ближе; ещё несколько секунд, и она вспыхнет факелом, как и все вокруг!

Алимгафар схватил её на руки и побежал к выходу. Вокруг все рушилось, пылало, ревело, но он упорно бежал через огонь, решив, что если ему суждено погибнуть, то вместе с нею.

У самого выхода его подхватили несколько рук и почти выдернули наружу из тотчас рухнувшей за его спиной пылающей стены.

— Скорее, не задерживайся, — торопил его кто-то, продолжая тащить прочь и плеща ледяной водой на тлеющую тужурку — он почти ничего не воспринимал, сжимая в руках дорогую ношу и с тоской глядя в её безжизненно запрокинутое лицо.

Он бездумно пошел в ту же сторону, откуда недавно спешил к цирку, не в силах устоять перед его зовом…