Лариса Шкатула - Вдова живого мужа

Он взмахнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена.

Наталья открыла дверь теперь уже своей комнаты и застыла: у стены, завернутая с руками и ногами в ковер, стояла и смотрела на неё Рада! Рот у неё был завязан шелковой косынкой, причем сбоку завязка заканчивалась кокетливым бантиком. Напротив запеленатой девушки сидел Алимгафар в принесенном откуда-то плетеном кресле-качалке и медленно раскачивался, задумчиво поглядывая на свою жертву. При виде вошедшей он ничуть не смутился, даже не приподнялся, а лишь чуть повернул голову и кивнул в знак приветствия. Если бы искры, летевшие из глаз Рады, вызывали огонь, от Алимгафара осталась бы лишь кучка пепла.

Сцена, представшая её глазам, была так нелепа и смешна, что Наташа против воли расхохоталась, вызвав очередную порцию искр из глаз юной цыганки.

— Перестань, Алька, — подавив смех, сказала Наташа. — Ей-богу, не время шутки шутить!

— Какие шутки, Оля, если она царапаться бросается. Чуть не изодрала всего! Слушать ничего не хочет, орет, вот и пришлось связать да рот заткнуть. Пусть охолонет маненько!

— Рада, — подошла Наташа к живому свертку, — ты же не хочешь остаться в этом подземелье навек?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Мы тебя сейчас развяжем. Обещаешь вести себя спокойно и молча выслушать то, что я скажу?

Рада согласно кивнула.

Катерина едва дождалась следующего утра. Всю ночь ей снились кошмары шевелились в жутких штабелях мертвецы, а сцена опознания трупа, которую она перенесла почти в полубреду, в ночном сне превратилась в фарс: мертвый незнакомец оживал, сползал со стола и, кривляясь, говорил:

— Я — твой муж! Я — твой муж!

Бедная женщина проснулась в холодном поту и выпила двойную дозу валерьянки, чтобы хоть как-то успокоиться. Ей вспомнились слова лейтенанта: "Труп вы сможете забрать завтра".

Иными словами, сегодня — за окном уже брезжил рассвет. Что делать?! Если бы отец не пришел в седьмом часу утра, она и вовсе сошла бы с ума, пытаясь в одиночестве осмыслить случившееся.

Первенцев не стал звонить в дверь, а только осторожно постучал, но Катерина дрожащими руками уже открывала ключом замок, чтобы, плача, упасть ему на грудь.

— Папа!

Она так дрожала, судорожно обнимая его, что Аристарх Викторович всерьез перепугался: не случилось ли чего непоправимого? Он гладил её по спине и торопясь рассказывал, как беспокойство за дочь не давало ему спать, и в конце концов он решил разбудить её, чтобы не метаться в неизвестности по квартире. Евдокия Петровна понарассказывала ему, что Катерину Остаповну забирали в ОГПУ и вернулась она сама не своя, лица не было! Отослала её, Евдокию, не согласившись на предложение последней остаться с ней и переночевать: мало ли что.

— Все! Хватит! — решительно заявил Первенцев, отстраняя дочь от себя. — Рассказывай по порядку, а потом уж будем решать, как да что.

Он прошел за Катериной в кухню — так получалось, что все серьезные разговоры в последнее время они вели именно здесь.

— Сегодня, как видно, самовар мне не положен? — пошутил он.

Но Катерина, всплеснув руками, засуетилась, в привычном занятии сразу придя в себя, чего Первенцев и добивался. В ожидании, пока самовар закипит, она присела у стола, но не в состоянии выстроить сейчас более-менее гладкую речь, просто выпалила то, что вертелось на языке:

— Ой, папа, голова идет кругом. В ОГПУ думают, что Дмитрия убили.

— То есть как это — думают? — не понял он.

— Меня вчера в морг возили, на опознание. Нашли труп. В мундире Дмитрия, с его документами, а я смотрю — не он, какой-то чужой человек!

— И ты сказала, что это — не он?

— В чем все и дело — не сказала! Я подумала: зачем-то же Дмитрию понадобилось обставлять чужую смерть как свою. Может, этим он не только свой побег, а и нашу с Пашкой жизнь прикрывает?

— Так-так, — Первенцев забарабанил пальцами по столу. — Похоже, ты сделала правильно.

— Но теперь-то нам придется забрать труп.

— И…

— Похоронить под именем Дмитрия чужого человека. Понимаешь? Оформить все документы. Мне, как вдове, надеть траур и плакать на могиле… А Пашка? Что мы скажем Пашке?!

Аристарх Викторович задумался. Потом провел ладонью по лицу, как бы снимая с него что-то липкое и заговорил:

— Никуда, Катюша, не денешься! Придется тебе пройти через весь этот ад! Наверное, Дмитрий не заслужил, чтобы ты его вот так собой прикрывала, но попробуй сознайся во всем — и по его следу тотчас кинутся ищейки. Отыщут его и за границей! А Пашке придется жить с клеймом сына преступника. По мне, так уж лучше и вовсе без отца… А если на кладбище плакать не сможешь, то и не надо. Вон Дусину черную шляпку с вуалью наденешь, да платок к глазам почаще прикладывать станешь. Обойдется! Пашке пока ничего не говори. Мол, отец уехал надолго. Постарше станет, сообщим, что погиб…

— А как же гроб? Придется в квартире ставить?

— Покойнику, как военному, на государственной службе погибшему, гражданскую панихиду устроим и гроб в фойе кинотеатра, временно неработающего, поставим. Оттуда и на кладбище. Будет все как у людей, не волнуйся!

— А с этим что мне делать? — Катерина подвела отца к тайнику и открыла крышку.

— Э, да тут богатства и твоим внукам хватит! — цокнул языком Первенцев и деловито решил: — Найдется, что делать. Будешь продавать потихоньку, я помогу, да и жить-поживать. Позаботился Дмитрий о вас, голодать не будете. А то, что к другой ушел… Я смотрю, ты не шибко убиваешься, и то ладно! Во вдовах не засидишься! Вон ты у меня какая красавица, даже мои друзья-товарищи, и то заглядываются!

— Скажешь тоже!

— Будем жить, Катюша! Человек должен полнокровной жизнью жить, в будущее с надеждой смотреть и не унывать! Верь мне: все у тебя ещё будет хорошо!

В то время, как Катерину одолевали заботы неприятного характера, Янек Поплавский с Федором Головиным подъезжали к Уфе. Им предстояло вести поиски убежища солнцепоклонников, по возможности не называя вещи своими именами. Будоражить власти сообщением о каких-то сектантах, о которых никто ничего не слышал, о сокровищах, наличие коих никто не может подтвердить… Слишком уж все было похоже на сказку! Хорошо, Федор, как человек опытный, запасся бумагами — перед ними всегда благоговел российский чиновник. Представители новой власти в таких вопросах от своих предшественников не отличались.

Странные москвичи интересовались… аномальными явлениями. Слово было непонятным. И ещё более непонятен интерес столичных посланцев. В такое-то время! Люди о куске хлеба думают, а тут… Но местные власти шли им навстречу — все ж таки из самой столицы!

"Да, — рассказывали интересующимся старожилы, — имеется в окрестных лесах такое место — крестьяне и близко к нему не подходят. Боятся, проклятье на нем! Кто не поостережется, ближе чем нужно подойдет, шибко болеет потом. Бывало даже, умом трогались!"