Лиана Делиани - Мятеж Рогоносцев

И больше всего из-за дона Алонсо. Своим вопросом о том, какую долю имущества я хочу получить, своим пренебрежительно-высокомерным тоном он напомнил в очередной раз, кем меня считает — алчной беспринципной выскочкой. Женщиной, которую нельзя назвать порядочной.

Но горше всего было то, что многое из его обвинений было правдой. И у меня не было оправданий, только жгучее желание повернуть время вспять. Меня выставил за дверь человек, которого я, при всех его недостатках, имела основания уважать. Почти год я прожила в его власти, и ни разу он не применил свою власть во вред мне или моей дочери, хотя мог бы, и едва ли его стали бы за это осуждать. В нашем споре он оказался достойнее и великодушнее меня, так и не отказавшейся от претензий на АльмЭлис.

Вынесенный мне приговор не предусматривал права на ошибку, на человеческую слабость. Дон Алонсо, со своим железным кодексом чести, не дал такого права ни себе, ни кому-либо другому. Сидя в карете, я плакала, потому что знала — я не могу поступить иначе, а он не способен понять, почему я поступалась своей совестью. Он никогда не женился бы на мне, даже не потому, что считал меня выскочкой, а потому, что все мои поступки с его точки зрения, были недостойными и недопустимыми. А еще потому, что его гордость и мужское самолюбие, не могли примириться с тем, что я принадлежала слишком многим мужчинам до него.

Он оскорбил меня и сделал это намеренно. Унижая меня, он наказал себя, за то, что позволил себе забыться. Моя женская интуиция подсказывала, что он влюблен в меня, и истинная причина моего отъезда заключается в том, что грань между ним и мной стала тоньше, чем он мог себе позволить.

По мере того как моя повозка в сопровождении охраны, выделенной доном Алонсо, продвигалась к цели своего путешествия, следуя то за одним караваном, то за другим, я все чаще задумывалась о том, что ждет меня дома. Я отсутствовала почти целый год и, ясное дело, нечего было и рассчитывать на то, чтоб восстановить свое былое положение без борьбы. При одном воспоминании о придворных интригах меня бросало в дрожь, я отвыкла за это время от постоянных интриг, не имела представления о модных веяниях и последних новостях, а главное о том, где и с кем сейчас король. Король, который так и не соизволил ничего предпринять для нашего возвращения. И пусть ему не было дела до бывшей любовницы, но Жанна — его дочь, и такого отношения к ее судьбе я спускать ему не собиралась. Я устала от его измен, от ненужных гостей и празднеств, от его небрежного и неопределенного отношения к дочери. Я поняла это, прожив год в захолустье, среди простых людей и понятных отношений.

Я въехала в ворота АльмЭлиса со слезами на глазах. Увидев до боли знакомые стены, я поняла, как сильно скучала по своему дому. На встречу мне вышла Фиона. Взяв на руки подбежавшую к ней Жанну, она лишь буркнула, глядя на меня: «Явилась! Дите-то как исхудало». Но меня ей было не провести. Да и я сама никого не хотела видеть так, как ее. Следом за ней вышли Лизон и Андуэн. Энрике открыл было рот, но тут же закрыл, потому как я заявила, что устала и хочу отдохнуть с дороги. Я велела накормить и устроить на ночлег охрану, что сопровождала мою повозку, а сама поднялась в свои покои.

В сумерках я лежала на постели, слушая сердитый шепот Фионы:

— Бесстыжая, ох, бесстыжая! Этому нехристю все одно море по колено, так и ты туда же! Детям неповинным решили жизнь попортить! Что Жанне все это отзовется, поди не подумала?!

— Жанна теперь законная наследница АльмЭлиса.

— Жадная ты стала, от жадности голову потеряла. Говорила я тебе, пусть была бы она баронессой Чандос, так не висело бы сейчас над ее головкой это проклятие.

— Какое проклятие, Фиона? Никто ее не проклинал. Она теперь законная дочь графа Луис эль Горра, и после развода все так и останется.

— Ишь ты, какая прыткая! Уж и разводиться удумала? Вот оно и есть проклятие! За второй развод, знаешь ли, от церкви отлучают!

— Фиона, но я-то развожусь в первый раз.

— То-то и оно, что ты в первый. А мужа своего ты уже с одной женой развела.

— Что за чепуху ты несешь? Мне поверенный еще в самом начале сказал, что после развода, он может хоть тотчас же снова становиться под венец.

— Поверенный твой — шельма, а сама ты больно умная. Только я одно знаю: за второй развод отлучают! Вот, хоть падре Игнасио спроси, коли раньше спросить не догадалась.

— И спрошу.

— Спрошу! Ты лучше подумай теперь, как жить будешь дальше — ни мужняя жена, ни соломенная вдова. Хорошо, коли я ошибаюсь, да разведут вас и в самом деле. А коли нет? При живом муже с королем будешь жить? Или ждать, покуда овдовеешь? Ну, так это не скоро случится. Если, конечно, король не поможет.

— Фиона! Замолчи сейчас же!

— Я-то замолчу, только совесть свою молчать не заставишь. Хорошенькое наследство припасли вы дочери! Богатое!

К заутрене пошла я в церковь, и после службы спросила падре Игнасио, правда ли, что за второй развод могут отлучить от церкви. Падре ответил, что такая мера существует, но в последний раз применялась сто с лишним лет назад: герцога де Вир Сент-Саймон отлучили от церкви, после того как он дважды был разведен за супружескую измену и непотребный образ жизни.

Фиона продолжала молча сновать по замку, и ее резкие движения говорили о том, что успокоится она не скоро. Я ни с кем в жизни не ругалась так часто, как с ней и доном Алонсо. Мне вспомнились слова, что он сказал однажды в Эль Горра: «вы сами оскорбили себя своими поступками». Возможно, только эти двое и понимали, что, с каждым шагом вперед в своей жизни я все больше отдалялась от себя самой, той, какой я хотела бы быть в глубине души.

Я послала гонца за поверенным, и проводила людей дона Алонсо, охранявших меня в дороге, на прощание наградив каждого золотыми монетами.

Лизон не терпелось поговорить со мной. Она просто не могла сдерживать дольше поток новостей. В мое отсутствие король ударился во все тяжкие, сообщила она. А потом вообще такое началось… О’Флаери воспользовался примером дона Алонсо и запер в имении свою не в меру любвеобильную жену, принцессу Элеонору. Его примеру последовали виконт де Луэлло, барон Нобиллхилл и граф Бертео, порядком уставшие от посягательств его величества на их супруг. Но и это еще не конец. Двор практически опустел — все сколько-нибудь хорошенькие замужние дамы исчезли. Поэтому, когда подстрекаемый Лизон Энрике спросил у короля, не пора ли вернуть меня ко двору, тот ответил, что на него и так уже ополчились все рогоносцы.

— Горстка идиотов, которые не могут удовлетворить даже собственных жен! — подключился к рассказу сам Энрике. — И вместо того, чтобы молчать и не позорится, они жалуются во всеуслышание! Кто ж виноват, если их жены ищут утешения на стороне?