Меган Маккинни - Часы любви

Тревельян глядел на нее, гневный, ожесточенный. В комнате установилось злое молчание.

– Тогда ступай. Убирайся отсюда. Урок усвоен, – прошептал он.

– Не вам учить меня, – возразила Равенна.

Тревельян поглядел на нее, и Равенна вновь обнаружила на его лице странную, невеселую улыбку.

– Увы, кому, как не мне, ибо Лир полон неграмотных дураков. Не верь тому, что они скажут тебе, Равенна. Меня не заставить. Я не захочу этого.

– Теперь, когда вы оскорбили всех и каждого в этом графстве, как я понимаю, наш разговор пришел к естественному завершению. – Она решительно поглядела на графа. Тревельян проявил свою суть. Люди вроде ее старого друга Малахии не станут питать симпатии к этому человеку, даже не слыхав подобных речей.

– Помни, что я сказал о Чешэме.

Настырной английской школьнице в душе хотелось помучить этого человека.

– Однажды Чешэм может стать моим мужем.

– В мечтах. Общего между вами обоими только молодость… – Взгляд Тревельяна вдруг сделался холодным, словно он вспоминал о чем-то печальном.

Равенна, задетая последними оскорблениями, лишь глядела на него, не доверяя быстрым переменам в настроении графа.

Глубоко вздохнув, он поглядел на нее и проговорил совершенно непонятные слова:

– Я знаю правду. Помни об этом в будущем. Я знаю правду обо всем в Лире; в том числе и о тебе самой.

Озадаченная, она стерла слезы со щеки и спросила:

– Как это понимать, что вы знаете правду?

Уголки его губ изогнулись в пародии на улыбку.

– Всему свое время. А сейчас я хочу, чтобы ты знала: на мой взгляд, ты очень повзрослела. Я вижу перед собой женщину, а не девчонку, любящую поиграть и пошалить с друзьями. Английская школа наделила тебя культурным, скромным фасадом. Но это всего лишь фасад. Я вижу, что таится под ним. Я знаю, какова ты на самом деле. Ты можешь изображать из себя невинную скромницу… но эти твои глаза, фиолетово-синие… соблазнительные… как умело ты пользуешься ими. – Странный гнев затуманил лицо Ниалла. Он прикоснулся к ее щеке, провел кончиком пальца по затрепетавшим ресницам. – Но помни – мне этот взгляд не опасен. Не опасен. Именно поэтому я и хочу защитить Чешэма.

Она растерялась. Неожиданно ласковое прикосновение лишило ее сил, повергло все чувства в хаос.

– То вы собираетесь защищать меня, то Чешэма. На чьей же вы стороне, милорд?

Он уронил руку, словно ощутив внезапный ожог. И преднамеренно не глядя в глаза, проговорил:

– Как ты уже заметила, я тебе не опекун. И что ты сделаешь с собой, будет лежать лишь на твоей совести. Я просто хотел помочь. Ты – одинокая женщина, а я знаю, что мир делает с ранимой женской душой. Да, я – не твой хранитель и не хочу становиться им. Человек, который захочет охранять тебя, захочет тебя целиком.

Равенна долго глядела на Тревельяна. Он должен был встретиться с ней взглядом и сказать, что она может идти. Но Тревельян не делал этого. Он вовсе не смотрел на нее. Казалось, в душе его бушует свирепая буря и обращенные к огню глаза Тревельяна видят секреты луны и звезд.

– Доброй ночи, лорд Тревельян, – сказала Равенна негромко.

Она не отводила глаз, требуя от него прощального взгляда, но Тревельян не сдавался.

Выхода не было, и Равенна покинула библиотеку, мучимая тревожной мыслью: владетель Тревельяна, человек, правивший графством Лир как королевством, отчего-то испытывал ужас перед ней.

Вечер закончился не менее странно, чем начался. Равенна шла по коридору к освещенному свечами большому залу, но мысли ее были полностью отданы Тревельяну. Все-таки человек этот рехнулся, наконец решила она. Отец Нолан стоял у входа в зал, и она решила, что, пожалуй, не может считать священника одним из безумных и немногочисленных помощников Тревельяна. Ей и до смерти своей не понять, почему священник посчитал пристойным оставлять ее надолго вдвоем с владетелем замка. Ирония заключалась в том, что пребывая в обществе Тревельяна, она услышала от него лишь наставления о том, что нехорошо оставаться наедине с мужчинами.

– Ну вот и вы, моя красавица! – воскликнул священник, улыбаясь с пылкостью встречающего хозяина щенка. – Ну, как прошла ваша беседа? Вам было интересно с Ниаллом?

Равенна впервые заметила, каким хрупким кажется старик в своей черной рясе: обтрепавшийся воротник был неаккуратно заштопан синей ниткой. Рука его тревожно опиралась на терновую палку, и Равенна подумала, что старик наверняка упадет, если она скажет, что Тревельян заставил ее плакать.

– Ничего существенного я не услышала, но с этим покончено. Поехали. – Она взяла старика под руку и повела его через огромный средневековый зал. Находившийся у парадной двери Гривс кликнул кучера. Они остановились, пропуская пересекшего их дорогу слугу, несшего суму с дровами для одного из трех огромных каминов зала.

– Тревельян не был добр с вами, дитя мое? – спросил священник, ступая еще медленнее, чем обычно. Равенна готова была поклясться, что он пытается вытянуть из нее содержание их разговора.

– Он был… – Равенна задумалась. Он действительно не был добр к ней, но то же могла сказать о себе и Равенна. Разговор был бурный, и она надеялась, что подобного с ней больше не случится. – Он был, пожалуй, резок. Но таков он всегда. Тревельян не слишком-то обидел меня. Наши пути пересекаются нечасто, поэтому, как я уже сказала, о нашей встрече рассказывать в общем и нечего.

Слуга с грохотом свалил дрова у ближайшего очага. Равенна поглядела на него, слегка удивляясь тому, что такого пустили в замок. Слуга стоял к ней спиной, но она заметила на нем рабочую одежду, испачканную грязью. Он захлопотал у очага, пытаясь разжечь пламя, наконец Равенна увидела его в профиль и ахнула. Глаза его, в глубинах которых угадывались и гнев, и узнавание, обратились к ней.

– Малахия, – прошептала она, делая шаг вперед. Священник остановил ее.

– Равенна, сейчас не время и не место разговаривать с ним.

Равенна поглядела на него, не зная, что и думать.

– Что? Я могу оставаться наедине с лордом Тревельяном и не имею права приветствовать старого друга, которого столько лет не видела?

Она повернулась к Малахии, застывшему у другой стены зала. Он очень изменился за время, протекшее со дня их последней встречи. Рыжая шевелюра потемнела, на лице борода как у взрослого, да и рост достигал почти шести футов. Но глаза остались прежними. Газельи миндалины, в которых горело пламя бунта.

– Малахия, – сказала она, приветствуя друга теплой улыбкой. Ей хотелось броситься навстречу ему, раскрыть объятия. Знакомый этот взгляд сразу растопил весь лед, который покрыл ее сердце за годы, проведенные в Лондоне.

Тем не менее взгляд этот был не совсем знакомым.