Виктория Холт - Битва королев

Она вновь перешла на деловой тон:

– Ты должна быть послушной, если не хочешь, чтобы нас отлучили от церкви, а этого очень боится твой отчим. Отлучение принесет нам всем много вреда.

– Я буду готова к утру, – с каменным лицом произнесла Джоанна.

Королева положила свои нежные руки на плечи девочке.

– Не бойся, малышка. Старайся пользоваться сполна тем, что дарует тебе жизнь. Я слышала, что Александр весьма приятный молодой человек.

Она запечатлела торопливый поцелуй на дочерней щечке.

Наутро принцесса Джоанна отправилась в путь, обратно в Англию.

Молодой король Генрих начал получать удовольствие от положения, которое занимал. Дурные предчувствия, охватившие его при известии о кончине отца и о том, что это означает для него, как старшего сына и, следовательно, наследника престола, теперь развеялись, и все складывалось так хорошо, как он не смел и надеяться.

Ему были приятны знаки уважения, оказываемые его персоне такими людьми, как де Бург и архиепископ Кентерберийский.

Конечно, они ожидали от него именно таких действий, на какие сами рассчитывали, но, будучи умен не по годам, он и не пытался настаивать на своей воле и послушно следовал их указаниям, понимая, что все это идет на пользу и ему, и королевству. Наступит время, когда он будет способен поступать без чьей-либо указки, ему только надо учиться поприлежнее, чтобы поскорее избавиться от опекунов.

А пока он будет спокойно выслушивать мудрые советы и согласно кивать головой.

После кончины Уильяма Маршала де Бург стал его главным советчиком. Генриху нравился де Бург. Он не был таким серьезным и старым, как Маршал. В нем было больше мягкосердечия и больше темперамента. Он не производил впечатления человека столь великих достоинств, благородства и честности, как Маршал, рядом с которым нормальные люди с их маленькими слабостями ощущали себя неисправимыми, обреченными на вечное проклятие грешниками.

К архиепископу Стивену Ленгтону Генрих относился с благоговейным почтением – его высокая духовность выделяла его среди прочих церковников. Он был образованнейшим интеллектуалом, человеком твердых принципов, которые привели его к конфликту и с королем Джоном, и с Римом одновременно.

Когда Стивен Ленгтон был свободен от исполнения церковных обязанностей, то занимался сочинительством проповедей и составлял комментарии к Библии. У него было много недоброжелателей, о нем злословили, на него клеветали, но де Бург отзывался о нем как о сильном человеке и говорил, что это большая удача для Англии иметь такую личность на посту главы церкви.

«Да, он хороший человек и, может, даже великий… но уж очень он неудобный…» – думал про него Генрих.

Архиепископ недавно возвратился из поездки по континенту и вновь занял свое место в Кентербери. Губерт объяснил королю, что Ленгтон добился хотя бы одной, но очень важной для Англии уступки со стороны Папы.

Стивен просил его святейшество убрать из страны папского легата Рандульфа и не присылать нового легата, пока жив архиепископ Кентерберийский.

К большому удивлению де Бурга, Папа Гонориус согласился с этой просьбой.

– Это значит, Ваше Величество, что пока Стивен Ленгтон несет свою службу в Кентербери, Англия будет свободна от Рима, и Папы не смогут назначать нам своих наместников.

Теперь настало время для истинной коронации.

Губерт убеждал Генриха в ее необходимости.

– Вас короновали сразу же после смерти вашего родителя. Тогда надо было спешить. И все было сделано в спешке. И короновал вас не архиепископ Кентерберийский… И скажу больше, корона была не настоящей, а взят был золотой обруч с шеи вашей матери. Сейчас все будет по всем правилам. Коронация очень важна. Это тот случай, когда народ воочию видит миропомазание короля и как корона возлагается на его голову, а бароны и прелаты произносят слова присяги ему как своему суверену. Теперь вы уже в более подходящем возрасте для такой церемонии.

Губерт чуть скривился от собственной лжи. Четырнадцать лет вряд ли подходящий возраст, но все же это не десять…

– А главное, – добавил он, – вы поумнели и подросли. И на этот раз коронация произойдет уже в свободной от чужеземцев стране.

Итак, солнечным майским днем прошедшего года, 1220-го от Рождества Христова, Генрих был торжественно коронован в Вестминстере Стивеном Ленгтоном.

Это был Троицын день, и церемония была впечатляющей. Все знатнейшие бароны и высшие церковные иерархи целовали руку короля и клялись ему в верности.

Он был счастлив, и когда наконец, усталый физически и опустошенный духовно, лег в постель, то мысли его унеслись в будущее, которое представлялось ему таким же празднично-великолепным, как и коронация.

Теперь Генрих полностью поверил, что он – король Англии!

И окружающие стали относиться к нему по-иному, как будто убедились, что мальчик, вставший с постели поутру, уже не тот, каким был до Троицыного дня, что он обрел некую магическую силу. С ним разговаривали гораздо серьезнее, чем прежде. Кроме обычных уроков, которые давались ему легко, королю стали сообщать о том, что происходит в мире.

Одна тема, словно пугало, постоянно возникала теперь в разговорах его с де Бургом, с архиепископом и министрами – отношения с Францией.

– Перестанем тешить себя надеждой, – говорил Губерт, – что Людовик отказался от своих амбиций. Неудача, постигшая его после смерти короля Джона, и то, что вы коронованы уже дважды, все это не охладило его пыл. Мы должны внимательно наблюдать за ним, а особенно за его коварным папашей. Ни одна страна на свете так не настрадалась по вине своего короля, как Англия из-за Джона.

Де Бург бросил испытующий взгляд на юного короля, но лицо мальчика оставалось бесстрастным.

– Вы обязаны, Ваше Величество, взглянуть правде в лицо, ибо ваша миссия, сир, слишком важна, чтобы вмешивались какие-то личные чувства. Джон был вашим отцом, но я каждую ночь воздаю хвалу Господу за то, что не замечаю между вами никакого сходства. Вы становитесь похожи на своего деда, короля Генриха Второго, который был величайшим королем в истории Англии. Страна нуждается, как никогда, именно в таком правителе.

Генрих выслушал рассказ о деяниях деда и бабки Элеонор Аквитанской.

– Мало кто мог бы сравниться с ними в мудрости, – говорил Губерт.

– Но он же большую часть жизни провоевал? Разве это мудро?

– Ваш дед воевал, только если не мог решить свои проблемы путем переговоров. Он предпочитал слово мечу, хотя и был полководцем, каких мало. Ему приходилось защищать обширные территории. Если все шло хорошо в Англии, в Нормандии случалась беда. Сейчас ваши владения во Франции, к нашей общей печали, сильно урезаны. Ваш отец, сир, потерял их.