Карен Монинг - Страсть горца

Дэйгис не ответил, и она взглянула на Гвен, но Гвен и Драстен уже шли к выходу из круга. Хло снова посмотрела на Дэйгиса. Он протянул ей руку.

– Мне нужно уйти, Хло.

– Что? И что ты хочешь этим сказать? – Рядом не было ни одной машины. Уйти сейчас? Куда? Без нее? Он сказал «мне нужно уйти», а не «нам». Ей внезапно стало трудно дышать.

– Ты пойдешь со мной?

Тяжесть в груди слегка отпустила, но недоумение осталось.

– Я н-не понимаю, – выпалила Хло. – Куда?

– Я не могу тебе сказать. Это нужно показывать.

– Ничего смешнее в жизни не слышала.

– Ох, нэй, девочка. Дай мне время, и ты убедишься, что это не так, – ответил он, но в его взгляде была тревога и…

«Слушай сердцем», – сказала Гвен.

Хло глубоко вдохнула и медленно выдохнула. И заставила себя отбросить предубеждения…

…И она увидела это. Глубоко в его глазах. Боль, которую она заметила в самолете.

И не только боль. Жуткое, непрерывное отчаяние.

Дэйгис смотрел на нее, протягивая ей сильную руку. Хло понятия не имела, что он делает и куда собирается идти. Он просил ее сказать «да», не зная, на что она соглашается. Он просил ее довериться судьбе, сделать шаг, о котором говорила ей Гвен. Второй раз за два дня этот человек просил ее забыть обо всем и шагнуть с ним в неизвестность, полагаясь только на то, что он не даст ей упасть.

«Сделай это, – внезапно сказал из глубин ее сердца голос Эвана МакГрегора. – Пусть у тебя не девять жизней, котенок Хло, но ты не должна бояться прожить ту единственную жизнь, что тебе дана».

Мурашки пробежали у нее по спине, тонкие волоски на коже встали дыбом. Она оглянулась на тринадцать камней круга, на странные символы, похожие на формулы, которыми Дэйгис расписал их поверхность. На центральной плите их было больше всего.

Неужели она узнает, для чего предназначены эти камни? От этого фантастического предположения у Хло закружилась голова.

Что же, по его мнению, должно сейчас произойти?

Логика настаивала на том, что с этими камнями не произойдет ничего . Любопытство уверенно сообщило, что, если что-то произойдет, она очень пожалеет, если пропустит это.

Хло резко выдохнула. «Ну что такое еще один прыжок?» – подумала она, мысленно пожав плечами. Она уже сошла с привычной дорожки и не могла и не хотела протестовать против очередного поворота. Потому что, честно говоря, путешествие еще никогда не было таким захватывающим. Хло выпрямилась, решительно расправила плечи, повернулась к Дэйгису и взяла его за руку. Вздернув подбородок, она посмотрела ему в глаза и сказала:

– Хорошо. Значит, пойдем.

Она гордилась собой за то, что произнесла это равнодушно. Его глаза вспыхнули.

– Ты пойдешь? Не зная, куда я тебя веду?

– Если ты думаешь, что я зашла так далеко, только чтобы вдруг оказаться на обочине, ты плохо меня знаешь, МакКелтар, – просто сказала она. Легкомыслие было спасением, слишком уж напряженным был момент. – Я ведь та девушка, что рылась у тебя под кроватью, помнишь? Я иду на поводу у своего любопытства. И если ты куда-то собрался, я пойду с тобой. Я никуда тебя не отпущу.

Господи, она что, правда это сказала ?

– Звучит так, словно ты собираешься удержать меня, девочка. – Дэйгис нахмурился и замер.

Хло затаила дыхание. Это было так похоже на ее сон!

А потом Дэйгис улыбнулся медленной улыбкой, от его глаз разбежались лучики, и на мгновение в медных глубинах что-то затанцевало. Что-то более молодое… свободное и невероятно прекрасное.

– Я твой по первому слову, милая.

Она забыла, как дышать.

Но его глаза вдруг снова стали холодными, он повернулся к центральной плите и написал несколько символов.

– Держи меня за руку и не отпускай.

– Береги его, Хло! – крикнула Гвен, когда внезапный сильный ветер ворвался в круг камней, разбрасывая сухие листья и разгоняя клочья тумана.

« От чего беречь ?» – удивилась Хло.

А потом удивилась еще больше, потому что камни вдруг начали вращаться вокруг нее – а ведь это было невозможно! И пока она спорила с собой о том, что возможно, а что нет, земля ушла у нее из-под ног, а сама Хло, похоже, перевернулась вниз головой, потому что небо тоже исчезло. Трава и сумерки перемешались с бешеным водоворотом звезд. Шум ветра перешел в оглушающий рев, и внезапно она… как-то изменилась. Хло отчаянно вертелась, стараясь увидеть Драстена и Гвен, но не видела ничего и никого, даже Дэйгиса. Жуткая тяжесть давила на нее, тянула куда-то, растягивала в невероятных направлениях. Хло показалось, что она почувствовала удар, а затем вспышка белого света ослепила и оглушила ее.

Она больше не чувствовала руки Дэйгиса.

Она не чувствовала даже своей руки!

Хло попыталась открыть рот и закричать, но у нее больше не было рта. Белизна вокруг стала ярче, и, хотя Хло не ощущала движения, она чувствовала себя так, словно попала в водоворот. Не было звуков, но тишина оглушала.

И когда она поняла, что больше не выдержит этого, белый свет исчез так внезапно, что темнота ударила Хло, словно грузовик.

К ее телу вернулась способность чувствовать, и девушка испугалась. Во рту было сухо, как в пустыне, голова болела, словно распухла изнутри, и Хло была уверена, что ее вот-вот стошнит.

«Ох, Зандерс, – слабо выругала она себя. – Думаю, этот поворот судьбы был не просто резким».

Хло споткнулась и упала на покрытую льдом землю.

Те, кто не помнит прошлого, вынуждены повторять его.

Пророчица Эйре, VI век до Рождества Христова.

Те, кто не помнит прошлого, вынуждены повторять его.

Кодекс Мидхе, VII век от Рождества Христова.

Те, кто не помнит прошлого, вынуждены повторять его.

Джордж Сантаяна, XII век от Рождества Христова.

24 июля, 1522 год

В его голове звучали голоса. Тринадцать разных голосов: двенадцать мужских и один звонкий и страстный женский голос говорили на языке, которого он не мог понять. Голоса были просто шумом, свистящим шепотом, словно порыв ветра в кронах дубов, и, как ветер, они веяли сквозь него темным холодом, унося с собой его человечность, как ветер срывает сухие листья, которые уже не держатся на ветвях. Это был ветер зимы, дыхание смерти, и этому ветру были неведомы человеческие суждения и мораль.

Был только голод. Голод тринадцати душ, заточенных на тысячи лет в месте, которое не было местом, во времени, которое не было временем. Четыре тысячи лет они находились в заточении. Сто сорок шесть миллионов дней, три с половиной миллиарда часов – и если это не вечность, то что же тогда назвать вечностью?

Заключенные.

Плывущие в пустоте.

Живущие в жутком темном забвении. Вечно живые. Голодные, но не имеющие ни рта, ни пищи. Жаждущие, но лишенные тела, способного утолить эту жажду. Их вечный зуд ничто не могло унять.