Хэдер Позессер - Время страстей

Но он прикоснулся.

И она отвечала на его движения, двигалась с изумительной грацией. Она издавала милые тихие звуки, которые отзывались в его теле, волновали его кровь, мутили рассудок. Только одна мысль вела его: он должен обладать ею, она должна стать его, или же он сойдет с ума. Прижимаясь к нему, Кристин выгибалась в его объятиях. Несмотря на все его усилия, агония прошлых месяцев стерлась из его памяти, месть, которую он вынашивал, тоже забылась. Даже настоящее ничего не значило. Все, что имело значение сейчас, – эта женщина, и она рядом, горячая, влажная, жаждущая удовлетворения.

Коул почти грубо потянул к себе Кристин. Глаза девушки расширились. Он поцеловал ее долгим страстным поцелуем, обхватив руками за спину. Он все время боролся с собой, думая о том, что она девственница. Наконец он снова поцеловал ее и… вошел в нее.

Он сделал это медленно, до боли медленно, а она была уже влажной, готовой принять его. Но он чувствовал, что она дрожит, слышал приглушенный вскрик, когда Кристин уткнулась в его грудь.

Коул слышал такой же вскрик раньше. В день своей свадьбы. В первую брачную ночь. На мгновение он увидел в этом иронию судьбы и возненавидел и ее, и себя. С минуту он лежал неподвижно. Затем почувствовал, как Кристин дрожит. Должно быть, она плачет, догадался Коул и стал шептать ей что-то успокоительное.

Да, с ним подобное уже случалось. Он нежно обнимал женщину. И тоже был ее первым мужчиной.

Он ласкал Кристин, обещал свою помощь. И затем снова овладевал ею, сначала медленно, осторожно, нежно. И она двигалась под ним сначала робко. Она принимала его, перестав плакать, шок прошел, и снова нарастало напряжение.

Осторожность и рассудительность покинули Коула. Жажда, которую ему неистово хотелось утолить, захватила его. Он не помнил, когда еще был так возбужден, а возбуждение все возрастало. Он ласкал ее грудь, восхищался нежностью кожи, вдыхал чистый сладкий запах разметавшихся волос, и опьянение страстью захватывало его все больше и больше. Наконец, откинув назад голову, он вскрикнул, все его тело молнией пронзила судорога. Снова и снова он входил в эту женщину. Она закричала, и он понял, что она достигла сладкого удовлетворения, и был рад, что сумел ей подарить его. Она лежала притихшая. Последние всплески возбуждения пронзили его огнем, и последний раз он глубоко вошел в нее. Это было потрясающе, он не помнил, когда еще испытывал такое не обыкновенное наслаждение.

Коул упал обессиленный, тяжело дыша; пот струился по его телу. Кристин молчала. Он дотронулся до ее щеки, она была мокрой от слез.

Внезапно он разозлился на себя и на нее. Этого не должно было случиться. Она должна была выйти замуж за какого-нибудь молодого парня, одетая в белое подвенечное платье, и должна была быть любима, а не просто желанна.

От прикосновения Коула Кристин резко отодвинулась, и он позволил ей отвернуться. Плечи ее вздрагивали – похоже, плачет. Конечно, она имела право плакать, но это его обидело. Он был с ней нежен, еще нежнее, чем с Элизабет. С Элизабет…

Ну вот… Он осмелился мысленно произнести ее имя.

Коул сжал зубы, но мучительная боль не отпускала. Он хотел, чтобы она исчезла, но, видимо, эта боль навсегда останется с ним.

– Вы можете… можете идти теперь к себе, – отчужденным голосом произнесла Кристин.

– Что? – резко переспросил он.

– Наша сделка. – Она говорила тихо, слезы душили ее. – Теперь… можно считать, мы ее заключили…

Он колебался какое-то мгновение.

– Да, ваша чертова сделка заключена, мисс Маккайи, – ответил он.

– Тогда вы можете… уйти. Через дверь…

Коул не понимал, какой бес в него вселился. Он уже не думал о том, услышат ли его другие обитатели дома, не думал ни о чем вообще. Он вскочил в ярости и повернул Кристин лицом к себе. И заговорил колко, стараясь, чтобы каждое его слово мучило, жалило, причиняло боль, как удар хлыста:

– Ни за что на свете, моя крошка. Это ты пригласила меня сюда. И вот я здесь. Это была игра, Кристин, и ты знала, что мы будем играть по моим правилам.

– Господи! – воскликнула она, вырываясь из его рук. – Неужели в вас нет ни капли уважения, ни капли…

– Жалости? Ни на йоту. Ты получила то, что хотела.

Ах, чертовка, до чего же красива, подумал он. Лунный свет играл на ее груди, влажная кожа чуть блестела… соски по-прежнему твердые. Он снова почувствовал, как внутри все напряглось, и вновь накатила жаркая волна. Снова вернулась боль. Боль измены. Боль предательства. Он не испытывал этой боли, когда развлекался со шлюхами или трактирными девками. Но с этой юной и невинной красавицей все было иначе.

Он выругался и повернулся к ней спиной.

– Ложись спать, Кристин.

Она застыла в недоумении.

– Ложиться спать? – переспросила она.

– Да, черт подери, ложись спать. – Он повернулся к ней и внезапно придавил ее к кровати. Она стала вырываться, однако он был не склонен продолжать борьбу. Им овладела ярость, ярость и гнев, и он не мог с собой совладать. Коул хорошенько встряхнул ее. – Спокойной ночи, Кристин. Ложись спать.

– Уходите, – упрямо проговорила она.

– Будь я проклят, если это сделаю.

– Тогда уйду я.

– И будь я проклят, если ты уйдешь. А теперь спи!

Он снова повернулся к ней спиной. Он и сам не знал, для чего решил настоять, но отступать было уже поздно.

Он почувствовал, когда она начала подниматься, и с пугающей быстротой повернулся, удержав ее рукой за талию. Кристин затихла, но он слышал, что ее сердце билось как у испуганной лани.

– Ложись спать!

У нее стучали зубы, но она не двигалась. Коул знал, что она решила ждать до тех пор, пока он не заснет, и тогда она тихонько выскользнет из комнаты. Он улыбнулся. Нет, у нее ничего не выйдет. Он ведь почувствует ее малейшее движение и проснется.

Когда она попыталась сдвинуться с места, он не открыл глаз, но сильнее сжал ее. Он слышал, как она тихо произнесла молитву, слышал звуки, подозрительно похожие на всхлипы, примешивающиеся к шепоту.

Вышло так, что первой уснула Кристин, совершенно обессиленная, а он первым проснулся утром. Коул встал, не одеваясь, и смотрел в окно на ясный летний день. Прекрасное ранчо, подумал он. Он понимал, что Кристин проснется с мыслью, что этой ночью она продала себя задорого.

Коул тоже продал себя дорого. Он продал свою честь, и теперь ему придется остаться и защищать эту девушку и это ранчо. Он подошел к постели. Смятые простыни напоминали о бурной ночи.

На лицо Кристин упали длинные пряди волос, закрывая глаза от слепящих солнечных лучей. Одну руку она прижимала к сердцу. Коул укрыл Кристин простыней и легким пледом. Затем направился к двери, оглянулся и вернулся в комнату в противоположном конце коридора, чтобы умыться и одеться.