Пьер Мариво - Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***

Мне приходили на ум и другие утешительные мысли. От монастыря до того дома, куда меня повезут, надо ведь сколько-то проехать, говорила я себе. Господи, сделай так, чтобы Вальвилю или госпоже де Миран встретилась та карета, в которой я буду ехать, и тогда они непременно прикажут, чтобы остановили лошадей; а если те, кто повезет меня, не подчинятся, я, со своей стороны, стану кричать, биться, подниму шум; на худой конец, мой возлюбленный и дорогая матушка могли бы ехать за нами следом и увидеть, куда меня повезли.

Смотрите, пожалуйста, что только не выдумывают при некоторых обстоятельствах! Каких только случаев в свою пользу или против нее не вообразишь себе, каких только приятных или злополучных вымыслов не создашь!

«Ведь если даже предположить, что я встречу матушку или Вальвиля, можно ли с уверенностью сказать, что они закричат и потребуют остановить лошадей? — думала я про себя.— А что, если они закроют глаза? Что, если они сделают вид, будто и не заметили меня? Ах, боже мой, уж не содействовали ли они сами моему похищению? Может быть, вся родня так их убеждала, уговаривала, умоляла, корила, что они в конце концов сдались и отступили от своего решения! Правила и обычаи света — все против меня, высокие чувства сохранять нелегко, а мерзкая гордыня людская предписывает нисколько не считаться со мной! Мою нищету она считает позором!» Тут я опять принималась плакать, а через минуту снова тешила себя надеждой. Но кое-что я чуть не упустила в своем рассказе.

Вечером, вернувшись из сада, где я прогуливалась, я нашла у себя в комнате свой сундучок (других укладок у меня еще не было); этот поставленный на стул сундучок привезли из прежнего моего монастыря.

Вы не можете себе представить, какой страх охватил меня. Думается, даже мое похищение не так меня потрясло; у меня руки опустились.

— Как! — воскликнула я.— Значит, все это дело не шуточное! Ведь до сих пор я даже и не замечала, что со мною нет моих платьев, а если б я и подумала об этом, то не стала бы их требовать, скорее терпела бы их отсутствие до последней крайности.

Как бы то ни было, когда я увидела свои вещи, беда показалась мне непоправимой. Даже сундучок мой привезли! Больше не на что надеяться! Право, все остальное как будто ничего не значило в сравнении с этим событием: присылка несчастного сундучка все перевешивала, она была последним ударом, сокрушившим меня; против такой жестокости я была бессильна.

«Ну вот,— говорила я себе,— все кончено. Все в сговоре против меня. Со мною навеки простились. Несомненно, и мать и сын отреклись от меня».

А спросите-ка меня, откуда я делала столь решительный вывод. Пришлось бы исписать двадцать страниц, чтобы это объяснить,— ведь не разум, а скорбь моя пришла к такому заключению.

При тех обстоятельствах, в коих я оказалась, случаются мелочи, сами по себе незначительные, но внезапно заметить их бывает так грустно, так ужасно! Ибо душу, и без того уже исполненную опасений, сразу охватывает страх.

Мне прислали мои вещи, со мною больше не хотят знаться: со мной порывают всякое общение; стало быть, решили больше никогда не видеть меня — вот какое это имело значение для существа, совсем упавшего духом, как это случилось со мной. А ведь этого бы не было, призови я на помощь рассудок.

Меня похитили из одного монастыря и поместили в другой; надо было, чтобы и мои пожитки отправили за мной; пересылка их была естественным следствием того, что произошло со мной. Вот что я подумала бы, если б не утратила хладнокровия.

Как бы то ни было, я провела мучительную ночь, и на следующий день у меня все утро колотилось сердце.

Карета, о которой говорила мне настоятельница, въехала во двор в двенадцатом часу, как и было сказано. Пришли сообщить мне: я вышла, дрожа от волнения, и, как только отперли дверь, мне прежде всего бросилась в глаза та женщина, которая увезла меня из моего монастыря и доставила сюда.

Я довольно небрежно кивнула ей головой.

— Здравствуйте, мадемуазель Марианна. Вероятно, вам не так-то приятно меня видеть,— сказала она,— но что поделаешь, не меня надо тут винить! А кроме того, я полагаю, что вы в конце концов не останетесь внакладе. Я хотела бы быть на вашем месте, уверяю вас, правда, я не так молода и не так хороша собою, как вы, а это большая разница.

Все это она доложила мне, когда мы уже ехали в карете.

— Вам что-нибудь известно относительно меня? — спросила я ее.

— Еще бы! — ответила она.— Кое-что подхватила — тут, там. Все дело в том, что некий высокопоставленный человек вздумал жениться на вас, а родные не хотят этого допустить. Так?

— Приблизительно,— сказала я.

— Ну что ж,— заметила она.— Если не считать того, что вы, может быть, врезались в этого молодого человека, с которым вас теперь разлучают, то, ей-богу, вам нечего жаловаться. Я слышала, что у вас нет ни отца, ни матери, и никто не знает, откуда вы явились и кто вы такая. Говорю это вам не в упрек,— это ведь не ваша вина, но, между нами будь сказано, куда с этим денешься? Ступай на улицу. Можно там показать целую тысячу таких, как вы. А ведь с вами не собираются так поступить. У вас отнимают возлюбленного, потому что большой вельможа вам в мужья не годится, но зато дают вам другого, и вам никогда бы не заполучить такого жениха,— любая красивая и здоровая дочка зажиточного горожанина с превеликим удовольствием ухватилась бы за него. Мне вот такого не найти, хоть у меня есть и отец, и мать, и дядя, и тетка, и всякие родственники и свойственники. Нет, вы, можно сказать, в сорочке родились. И я ведь говорю не попусту — я видела того жениха, за которого вас прочат. Это молодой человек лет двадцати семи — двадцати восьми, очень приятной наружности, очень статный малый. Не знаю, каково его состояние, но у него сильная протекция — стоит ему воспользоваться ею, и он далеко пойдет. Может быть, и он тоже окажется весьма доволен такой женой, как вы, но, уж во всяком случае, для вас большая удача устроить с ним свою жизнь.

— Что ж, посмотрим,— ответила я, не желая вступать в спор с этой женщиной.— А можете вы мне сказать, кто эти люди, к которым вы меня везете и с которыми мне придется говорить?

— О! Это очень большие люди! Ваша судьба в хороших руках. Мы едем к госпоже М*** , она в родстве с вашим первым возлюбленным.

Дама, которую она назвала мне, была — подумайте- ка! — не кто иная, как жена министра, и я должна была предстать перед министром — вернее сказать, я ехала к нему. Судите сами, с какими сильными противниками я имела дело и оставался ли у меня, несчастной, хоть проблеск надежды.

Выше я говорила, как я представляла в воображении, что госпожа де Миран и Вальвиль встретятся мне дорогой; но если бы даже и произошел такой случай, он был бы для меня совершенно бесполезен, ибо моя провожатая, очевидно получившая на то распоряжение, задернула занавеску на окне кареты так, что я не могла никого увидеть и меня не могли видеть.