Анна Кэмпбелл - Пленница греха

— Да.

Она ждала пояснений, рассказа о совершенном им подвиге, но Гидеон молчал.

— Выходит, этот титул не был передан вам по наследству?

— Я баронет, хотя я не должен был унаследовать титул.

— Пенрин ваше фамильное поместье?

— Да.

— А почему вы сейчас не там?

— Я был в Лондоне. — Он сделал многозначительную паузу. — Теперь моя очередь. От Карлайла до Портсмута путь неблизкий. Особенно для одинокой женщины. Что заставило вас пуститься в путь?

— Обстоятельства.

Это по крайней мере было правдой.

— Выходит, ваша тетя вас ждет?

— Тетя… Тетя Мэри желает иметь компаньонку. Она… Она богатая старая дева.

Достаточно близко к истине в отношении сестры ее бабушки, которая жила в Бате. Только звали ее не Мэри, а Джорджиана. Если бы только Чариз могла прибегнуть к помощи той замечательной женщины. Но бабушка при всем ее состоянии оказалась бессильной против закона и угроз Фаррелов.

— Мисс Мэри Уотсон из Портсмута.

Неужели она действительно услышала скепсис в его голосе, богатом обертонами и густом, как выдержанное вино?

— Да, так и есть.

— Значит, вы сможете показать, как к ней проехать.

О Боже, только не это! Ей стоило заранее подумать о возможном осложнении. Она выбрала Портсмут в качестве места назначения потому, что в этом портовом городе на перекрестке торговых путей она могла затеряться, словно иголка в стоге сена. Но она никогда не была в этом городе, ничего о нем не знала.

— Конечно, — торопливо ответила она, предупреждая его дальнейшие расспросы касательно мифической тетушки. — Почему вы были в Лондоне?

Она не ошиблась? Действительно ли в его темных глазах появилось это беспокойно-досадливое выражение?

— В Корнуолле чувствуешь себя оторванным от жизни, особенно зимой.

Она приняла бы его ответ, если бы не загар. Его ответы озадачивали Чариз. Возможно, он не лгал так же беззастенчиво, как она, но он не был с ней и до конца честен.

— Акаш работает на вас?

Он удивленно засмеялся. Впервые Чариз слышала, как простодушно он смеется. Смеется лишь потому, что ему смешно. И этот смех делал его обезоруживающе привлекательным.

— Конечно, нет. Он мой друг.

— Но… — Чариз замолчала из опасения сказать что-то, что могло бы его оскорбить.

— Не стоит делать скоропалительных выводов, мисс Уотсон.

Из кармана пиджака он достал плоскую серебряную фляжку. Она подумала, что он станет пить, но он протянул флягу ей.

— Там бренди.

— Я не пью крепких напитков.

— Бренди поможет вам уснуть и приглушит боль.

— Лечение Акаша мне уже помогло.

— Еще пара часов дорожной тряски, и чудо кончится.

Голос сэра Гидеона понизился до бархатного увещевательного шепота.

— Выпейте, Сара. Обещаю, хуже вам не будет.

Чариз взяла фляжку. Черные глаза сэра Гидеона обладали гипнотической силой. Алкоголь обжег горло, и она закашлялась. От кашля ребра пронзила боль, но тепло уже приятно разливалось по телу.

Она вернула ему фляжку. Глаза стали слипаться. Она чувствовала невыносимую усталость. Она с трудом подавила зевок, от чего опухшая челюсть заныла.

Она не станет спать. Она не доверяла своим попутчикам настолько, чтобы забыться сном. И надо быть настороже, чтобы не упустить шанс сбежать.

Она не станет спать, не станет…

Утром следующего дня карета въехала в Портсмут. Гидеон дремал. Последнее время крепкий сон стал ему недоступен, будь то сон на кочковатом сиденье в тряской карете или в кровати на пышной перине. Иногда он думал, что продал бы душу дьяволу зато, чтобы проспать хотя бы одну ночь без кошмаров. Но потом он вспоминал, что продавать дьяволу ему нечего.

По крайней мере клаустрофобия уже не так сильно давала себя знать, как в первые месяцы по возвращении из Индии. Заключение в карете причиняло ему дискомфорт, но он, слава Богу, с ним справлялся.

Акащ, сидевший напротив, пристально смотрел на него. Перед рассветом пошел снег, и его друг вынужден был спрятаться в карете. Они предложили Талливеру остановиться в придорожной гостинице, но Талливер к английскому холоду оказался столь же невосприимчив, как и к удушающей жаре на корабле, корабле, который доставил их сюда из Индии.

Взгляд Гидеона потеплел, когда он посмотрел на спящую женскую фигуру рядом с Акашем. Сара лежала, свернувшись, в углу. Казалось, что и во сне ее не оставляет тревога.

Гидеон не мог без гнева думать о подонке, который посмел ее так изуродовать. Он от всего сердца желал ублюдку вечно гореть в геенне огненной.

Гидеон поднял экран, закрывавший окно. Впервые ему представилась возможность разглядеть спавшую мисс Уотсон при дневном свете. Синяки на лице выглядели еще хуже, чем ночью, несмотря на все искусство Акаша. Волосы ее напоминали крысиное гнездо. Рука судорожно сжимала пальто, скрывавшее стройную фигуру. Вторая рука свободно свисала с перевязи.

— Разбудить ее? — тихо спросил Акаш.

Гидеон кивнул. Акаш осторожно дотронулся до ее руки, сжимавшей пальто. Не в первый раз Гидеон позавидовал своему другу, для которого физический контакт не был проблемой.

Гидеон сидел неподвижно, наблюдая затем, как девушка просыпается. Глаза ее — дымчато-карие в ярком свете дня, отражавшие снежный пейзаж за окном, — открылись и медленно сфокусировались на нем.

— Вы опоили меня.

Она говорила невнятно. Из-за сонливости или опухшего лица. Или из-за опия.

— Вы нуждались в отдыхе. Там была лишь капля опийной настойки.

Больше, чем капля. Но он не знал, как заставить ее поспать.

— Не смейте делать это снова, — резко ответила она.

С каждой секундой она становилась все более настороженной. Ее примечательные глаза прояснились, и в них появились зеленоватые и золотистые искорки, словно переломленный листвой солнечный свет. Глаза — единственное, что сохраняло красоту на ее разбитом лице. Гидеон кивнул.

— Не буду.

Помолчав, он спросил:

— Как вы себя чувствуете?

— Так, словно меня хорошенько попинал мул. Большой сердитый мул, — ответила Чариз с иронией.

Она принимала свою судьбу с высоко поднятой головой. Никаких признаков трусости. Присутствие духа в ней восхищало Гидеона. Ему хотелось знать о ней всю правду.

Она правильно заметила, что они всего лишь случайные попутчики. Бесполезно гневаться на судьбу. Она не для него. Ни одна женщина теперь не для него.

Несколько месяцев назад он посмотрел в лицо этой жестокой правде.

Он надеялся, что она не услышит предательской хрипоты в его голосе, когда выдавил из себя ответ:

— Значит, вы чувствуете себя намного лучше?

Она сдавленно засмеялась над его попыткой пошутить и прикоснулась ладонью к опухшей щеке.

— Мне больно смеяться.

— Не сомневаюсь.

Только очень храбрая женщина могла смеяться при таких обстоятельствах.