Анна Годберзен - Слухи

Пенелопа с закрытыми глазами прислушалась к удалявшимся шагам Лины. Она закусила губу и, повернувшись лицом к стене, прижалась лбом к этому роскошному гобелену, на котором было изображено героическое прошлое. Потом ударила пять раз кулаком о толстую ткань, прежде чем ее пульс слегка замедлился.

«Есть девушки, которые выбирают себе в подруги только тех, чьи братья их интересуют. Нужно остерегаться подобных подруг, но их трудно избежать, и, в конце концов, это весьма полезная тактика, которой в один прекрасный день может воспользоваться и ваша дочь.»

Лине, которая вернулась в бальный зал Скунмейкеров, было безразлично, что на ней нет дорогих украшений. Она больше не изображала из себя скромницу, не старалась выглядеть добродетельной. Ей уже не хотелось подражать Элизабет Холланд — теперь ее идеалом была ее новая подруга, Пенелопа Хэйз, которая обещала позаботиться о ней. По крайней мере она обещала приглашать Лину на все балы и приемы, и этого было достаточно. Именно это и было ей нужно. Когда Лина вернулась туда, где оставила мистера Лонгхорна, она увидела, что он только что пригласил миссис Скунмейкер на танец. Она обнаружила, что если достаточно долго будет терпеливо стоять на одном месте, то мистер Хэйз тоже пригласит ее.

— Каролина, вы с моей сестрой близкие подруги? — спросил он, когда они присоединились к танцующим парам.

— Да, близкие, — ответила она. И улыбнулась, — Хотя, конечно, мы не так уж давно знаем друг друга. Я недавно приехала в этот город.

Она опасалась танцев, хотя понимала, что, если действительно хочет добиться успеха в свете, придется танцевать. Она даже практиковалась в своем номере отеля, вспоминая шаги, которые помогала разучивать Элизабет, когда та начала брать уроки. Сейчас, исполненная уверенности от того, что завела нужных блистательных друзей, Каролина сослалась на то, что она с Запада, чтобы объяснить, почему ей не хватает мастерства в танцах.

— Надеюсь, вы не планируете вскоре нас покинуть, — сказал ее партнер.

И тут ей пришло в голову, что свой первый танец на балу она танцует с холостяком примерно ее лет. Насколько это предпочтительнее старого мистера Лонгхорна, как бы добр он ни был.

— О, думаю, что нет.

Зал весело кружился вокруг Каролины. Будет жаль покинуть город сейчас, когда она только что чего-то добилась. Разумнее задержаться здесь еще на какое-то время и придать себе блеск.

— Мне здесь нравится, да и куда еще можно поехать?

Грейсон ответил ей понимающим взглядом:

— Проведя около четырех лет за границей, я с вами вполне согласен. И я рад, что вы остаетесь. Раз вы подруга Пенелопы, я представлю вам некоторых джентльменов…

И позже Грейсон так и сделал. К концу вечера у Каролины болели от танцев ноги, а щеки раскраснелись от комплиментов. Она невольно подумала, что, если бы здесь оказался Уилл Келлер, она и не заметила бы его в толпе, а он бы грыз себе локти от того, что был таким дураком и дал ей отставку в ту ночь в каретном сарае. Ведь ее партнерами были Николас Ливингстон, и Абель Гор, и Лиланд Бучард, наследник банкирского дома Бучардов, его рука так низко спустилась по ее спине, и он несколько раз осведомлялся, когда увидит ее следующий раз.

Позже, возвращаясь в экипаже в отель, Каролина вполне искренне заметила, что это было действительно очень веселое Рождество. Улицу покрывал белый снег; мимо проплывали особняки из камня с архитектурными украшениями. Их парадные входы были ярко освещены, в окнах видны были украшенные елки. В эту минуту Лине казалось, что если ей и дальше будет так же везти, Уилл непременно увидит ее имя в газете и отправится на ее поиски — и тогда ей не придется самой его искать. Она прикрыла рот рукой, чтобы скрыть улыбку. До чего же хорош Нью-Йорк!

«Поезда, которые прибывают теперь с Запада ежедневно, привозят не только тех, кому жизнь на фронтите пошла на пользу, но и сломленных людей, потерявших состояние в быстрорастущих городах. Они везут с собой то, что урвали, и нью-йоркские ювелиры отшлифуют и вставят в оправу эти драгоценности, которые будут выгодно проданы новеньким миллионерам, которые хотят подарить своей жене самое лучшее. Несомненно, завтра в нашем чудесном городе будет сделано много рождественских подарков с туманным прошлым.»

Манхэттен, который Элизабет сейчас увидела, не имел ничего общего с тем городом, который она покинула почти три месяца назад. Ни шума, ни суеты; на улице почти ни одного прохожего. Все вокруг нее словно вымерло, так что ей даже подумалось, уж не умерла ли она и не попала ли на тот свет, явившийся ей в виде Нью-Йорка, из которого исчезло все население. Улицы были покрыты только что выпавшим снегом, еще не тронутым колесами экипажей. Кое-где в окошке мерцал теплый огонь. Наверное, именно так выглядел город полстолетия назад: мрачный, безмолвный и замерший.

Уилл обнимал ее на ходу за плечи — то ли чтобы согреть, то ли чтобы не дать поскользнуться.

— Ты замерзла, — заметил он.

Она кивнула, но не ответила, слишком взволнованная предстоящей встречей с близкими. Что она скажет матери и тетке, как объяснит им? Ее поддерживало и успокаивало только присутствие Уилла. Они выручили вполне приличную сумму за кольцо, и Уилл хотел нанять на станции экипаж. Но Элизабет настояла на том, что безопаснее всего идти домой пешком, кружным путем, под покровом темноты. Случайная встреча в поезде с Грейсоном Хэйзом сделала ее очень осторожной.

— Мы почти пришли, — добавил Уилл, хотя прекрасно знал, что она с завязанными глазами найдет Грэмерси и свой дом.

— Дело не в холоде, — сказала Элизабет.

— Я знаю, — голос его звучал так ласково, словно он ее обнял. — Но в любом случае дома будет лучше.

Добравшись до дома № 17, Грэмерси, они долго стояли перед ним. Коричневый фасад выглядел как обычно, но света в доме не было. Элизабет ожидала увидеть признаки жизни и сейчас пришла в ужас. И только уступив уговорам Уилла, она подошла к двери и, достав ключ из укромного места, отперла ее. В прихожей было темно, но, когда ее глаза привыкли к темноте, Элизабет увидела, что столик, на котором посетители оставляли свои визитные карточки, исчез. За широким дверным проемом была видна темная гостиная; судя по запаху, там недавно топили камин.

Вцепившись в руку Уилла, Элизабет начала подниматься по лестнице. Она заметила, что картины в рамах были не те, которые она помнила. Ее шаги по лестнице звучали непривычно, и она поняла, что персидский ковер, устилавший лестницу от второго этажа и до входной двери, исчез. Вскоре Элизабет обнаружила, что в ее собственной комнате недостает многих безделушек, так оживлявших ее. Правда, голубые обои были те же, и большая кровать красного дерева застелена тем же покрывалом, что и всегда. Она была потрясена не столько тем, что снова в комнате, в которой провела столько дней, а тем, что с ней Уилл. Она последовала за ним в неизвестность, а он еще никогда не видел ее спальню.