Анна Годберзен - Слухи

«Светские дамы неохотно расстаются со своими обидами. Я знала некоторых, которые более двадцати лет таили злобу на своих соперниц в свете или на своих сестер и детей. Такова их привилегия. Однако есть среди нас и такие, кто просыпается в рождественское утро в надежде, что в этом году праздник будет днем объединения.»

Молчание могло бы длиться часами. Элизабет заметила, что мать наблюдает за ней из прихожей, и, вспомнив, чего от нее всегда ожидали, медленно повернулась, оказавшись лицом к лицу с маленькой главой семьи. Она сознавала, что никогда еще так плохо не выглядела. На ней было все то же поношенное платье — Элизабет порылась в своем шкафу, но все ее вещи исчезли, и ей нечего было надеть. Миссис Холланд стояла с приоткрытым ртом: она внимательно разглядывала дочь с головы до ног и с ног до головы. Затем большими шагами проследовала в центр комнаты и притянула Элизабет к себе на грудь.

— О, слава Богу, слава Богу, слава Богу, — повторяла миссис Холланд снова и снова.

Мать никогда не прижимала ее к себе с тех пор, как Элизабет была ребенком. Впрочем, скоро мать отстранилась и закричала таким мощным голосом, что опасения дочери относительно ее здоровья развеялись:

— Клэр, иди сюда!

Клэр поспешно вошла в комнату, разрумянившись от того, что ей пришлось бежать. Она огляделась. Элизабет ободряюще ей улыбнулась, и после того, как Клэр долго на нее смотрела, кончик носа горничной покраснел, а на глазах выступили слезы.

— Клэр, — резко произнесла миссис Холланд. Она погладила Элизабет по волосам. — Задерни шторы. Как ты видишь, мисс Холланд к нам вернулась. Мистер Кэрнз, прошу прощения, вы, наверное, считаете нас очень странной семьей. Надеюсь, вы останетесь на рождественский обед. Диана…

Все посмотрели на Диану которая снова принялась теребить кружева. Больше всего ей хотелось провалиться сквозь землю.

— Да?

— Диана, ты поможешь Клэр приготовить ланч для мистера Кэрнза. И постарайся, чтобы он не скучал.

Миссис Холланд обвела взглядом комнату, словно оценивая, до какой степени восстановилась ее власть. Клэр задернула портьеры, и затененная комната вновь стала той гостиной, которую помнила Элизабет. Без естественного освещения трудно было заметить, что не хватает азиатских ваз и одного — двух пейзажей, исчезнувших со стен.

— А ты, Келлер…

Элизабет запаниковала:

— Мама, он не виноват. Он…

— Я не знаю, о чем ты говоришь, Элизабет. — Мать взяла ее за локоть, и Элизабет почувствовала, что этим прикосновением ей приказывают молчать. — Я спрашиваю Келлера, где он был. Мне было чертовски трудно найти кого-нибудь, кто так же хорошо разбирался бы в лошадях, как ты, — продолжала она, обращаясь к Уиллу. — Ты уехал, и я виню тебя в том, что мне пришлось их продать.

— Простите, миссис Холланд.

Уилл взглянул в глаза своей прежней хозяйки так, как мог бы посмотреть в морозное утро, когда не было другого выхода, кроме как выйти на холод. Он стойко выдержал ее взгляд.

— Но вы же знали, что я не могу оставаться здесь вечно.

Он моргнул, затем перевел взгляд на Элизабет. Ей хотелось подойти к нему и встать рядом, чтобы показать всем свои чувства, но по его взгляду она поняла, что в этом нет необходимости.

— Келлер, мы обсудим это позже.

Теперь миссис Холланд взяла Элизабет за запястье и увлекла ее за собой из гостиной. Четверо оставшихся в комнате хранили молчание. Элизабет заметила на ходу запах хвои, исходивший от елки, и тихое потрескивание огня в камине, который затопил сегодня утром Уилл, а также его ободряющую улыбку. Потом они с матерью начали подниматься по лестнице. Элизабет ощутила привычный страх перед крутым нравом матери. Как же ей рассказать, где она была и что делала? Но ее утешало, что мать так крепко держит ее за руку, — это говорило о том, что она не так уж плохо себя чувствует. Они как раз добрались до площадки второго этажа, когда над перилами показалась голова тетушки Эдит.

— Элизабет! — закричала она.

Хорошо, что Эдит держалась за перила. Она бегом пустилась вниз по лестнице и, поравнявшись с племянницей, обняла ее.

— Как же это? — прошептала она, отстраняясь.

Похудевшее лицо тетушки хранило следы фамильной красоты Холландов, которой Эдит славилась в молодости. Элизабет заглянула в маленькие круглые глаза тетушки и увидела, как та потрясена.

— Может быть, мы все присядем где-нибудь? — предложила Элизабет, и мать с теткой повели ее в спальню.

Элизабет и тетушка уселись в кресла у камина, а миссис Холланд направилась к окну и выглянула на улицу: Она молча возилась с кружевными занавесками, раздергивая их.

Элизабет не находила слов. Та Элизабет, какой ее воспитали в этом доме, снова вернулась, и такой девушке было не объяснить, что увлекло ее на Запад. Но тетушка призывала ее заговорить — так упорно она смотрела на племянницу. Рот ее искривился, словно она собиралась заплакать. Пауза затянулась, и Элизабет поняла, что ей придется заговорить первой. И как только она начала, вдруг оказалось, что она уже не может остановиться:

— Я не могла выйти за Генри Скунмейкера. Не могла это сделать. Я не могла за него выйти, и мне нужно было с этим покончить. Я люблю Уилла, мама. — Выражение лица матери не изменилось. Однако для Эдит это было уж слишком, и она потупилась. — Он уже уехал, когда я это поняла. То есть я уже знала, что люблю его, но, когда он уехал, я поняла, что жить без него не могу. Что не могу выйти замуж за Генри. И тогда я последовала за Уиллом и нашла его в Калифорнии. Он работал на судоверфи и откладывал деньги, чтобы арендовать участок возле Лос-Анджелеса. Он всегда так упорно трудится, и он много скопил. Даже здесь, в Нью-Йорке. У него было предчувствие, что там будет нефть, и теперь мы нашли ее. Уилл говорит, ее так много, что мы станем богатыми… И тогда мы сможем вам помочь, мама. Уилл тоже этого хочет.

— О, Элизабет. — Мать испустила тяжкий вздох. — Я возлагала на тебя такие надежды.

— Я знаю.

У Элизабет защипало глаза, и впервые за этот день она была не в силах взглянуть на мать. Она оглядела комнату, в которую едва ли заходила с детства. Комната была небольшой, и женщины так близко находились друг от друга, что Элизабет чуть ли не физически ощущала их смятение.

— Я знаю.

— Похоже на один из замыслов твоего отца, — продолжала мать, закрыв тему. Миссис Холланд оставила в покое занавески, и, когда снова заговорила, в голосе ее звучала горечь. — Ты бы могла выйти за кого угодно.

— Да. Но когда дошло до дела, оказалось, что я не могу.

Мать отвернулась от окна и посмотрела на нее долгим печальным взглядом. В луче света танцевали пылинки.