Александра фон Лоренц - Любовь крестоносца

— Но это же язычники, мы им несем свет истинной веры! Ничего, если они немного и пострадают при этом! — объяснял он так себе, когда уж больно донимали сомнения.

Тевтонский орден по количеству своих земель и богатств уже мог поспорить с орденом тамплиеров, самым могущественным в те времена. Алчность руководства хоть и раздражала, но не подорвала его веры. Для себя он решил, что не всегда стоит беспрекословно подчиняться старшим по званию. Ульрих создал себе некий свой мир, где он сам был судья, выносил приговоры и решал судьбу провинившихся подчиненных. О его некотором своеволии, естественно, было известно и магистру, и великому гохмейстеру ордена. Но они закрывали глаза на это, так как это был его единственный недостаток. Он никогда не переходил грань дозволенного, знал меру в своем неповиновении. При этом Ульрих был хорошо образован, что было большой редкостью среди братьев. Он свободно разговаривал на французском языке, хорошо знал английский; неплохо говорил на языке эстов — его часто просили быть переводчиком. Кроме того, он пользовался большим уважением среди рыцарей ордена, поддерживал образцовую дисциплину и никому из подчиненных не позволял распускаться. Не для кого уже было секретом, что большинство рыцарей ордена вели, мягко говоря, вольный образ жизни, соблюдали только внешние формы, у некоторых из них были даже незаконные дети. Не так давно Ульриху стал известен один такой факт, ему донес его сержант, о том что молодой брат-рыцарь, Андреас фон Швабен, находящийся под его началом, имеет тайную семью — содержит женщину-чудинку и ребенка.

Ульрих не поверил. Он проверил сам лично и убедился в достоверности слов сержанта. Он мог созвать суд над Андреасом, но не стал предавать огласке это проступок молодого брата. Он сам решил вершить правосудие, ограничившись раскаянием со стороны легкомысленного юноши и хорошей поркой кнутом, после которой Андреас с неделю не мог, ни сесть, ни лечь на спину, ходил, будто кол проглотил, вызывая этим улыбки братьев. Это, конечно, было незаконно, он обязан был известить магистра, но братья, которые были в курсе этих событий, выразили молчаливое одобрение. Ведь они знали, что если узнает магистр, Андреаса, скорее всего, ждало либо жестокое наказание, либо изгнание из ордена. Этот обаятельный молодой человек был всеобщим любимцем, без его остроумных шуток становилось скучно и тускло в стенах мрачной крепости. Андреас после этого проникся к своему командиру самыми теплыми чувствами, и, как только мог, выражал свою благодарность. Он из кожи вон лез, чтобы вернуть утраченное доверие. Его веселый нрав и старания довольно скоро пробили стену в душе Ульриха.

Да что там говорить! Ульрих в глубине души хорошо понимал юношу. Он напоминал ему о его молодости, о родном доме, о первой любви. Да и ему самому этого так не хватало!

«Интересно, остался ли он в живых после этого сражения? Эта девушка-дикарка чем-то напоминает Андреаса, такая же забавная», — Ульрих вспомнил, как она с ним расправилась, и улыбнулся. Сначала он обозлился на нее, а теперь со смехом представил эту комичную картину — как он с грохотом валится на пол, словно подпиленное дерево.

— Совсем не похожа на неженку Хильдегард. Она бы так никогда не смогла. Девчонка сущий демон! Глаза сверкают как молнии! Вбежала разъяренная! Что-то ее сильно разозлило! А какая красотка! Правда, готовить совершенно не умеет. Страшную бурду сварила, как она только ее ест? Если бы он только захотел, она бы уже давно оказалась на страшном суде. Глупая женщина, неужели она этого не понимает! — Ульрих рассмеялся и перевернулся на другой бок, — да, она видная девица! Господи, прости меня за грешные мысли! — он слез с печи, стал на колени и начал молиться. Его молитву прервал шум за дверью, потом донесся мужской голос. Ульрих прислушался, посмотрел в окно. Начинало светать.

— Опять к ней какой-то знакомый, — и он продолжил.

За стеной громко, взволнованно заржала лошадь.

— Лотарь! — Ульрих быстро поднялся с колен и взял меч. Он так и не дочитал до конца молитву.

Тяжелый кулак чуть не свернул челюсть девушке. В ее глазах потемнело от боли. Все закружилось вокруг нее: лошади, стены конюшни, сеновал, человек стоящий перед ней на коленях, потом медленно поплыло. Нет, ей нельзя терять сознание! Радмила сильно зажмурилась и потрясла головой. Сознание стало возвращаться к ней. Сквозь темную пелену пред глазами она увидела, как на фоне восходящего солнца возник темный силуэт. Идиот, державший ее руки, издал тревожный звук и отпустил ее. И в этот миг горячая пульсирующая струя ударила ей в лицо, и тяжелое тело придавило ее к сену. Она еще толком не пришла в себя.

— Что со мной … — Радмила прикоснулась к своей ноющей челюсти. Она ощутила на губах терпкий привкус крови.

— Кровь? Моя? Как тяжело… — девушка с трудом выбралась из-под придавившего ее мертвого тела. Она еще плохо понимала происходящее. Голова раскалывалась на части. Она встала, оперлась на стену. Ноги тряслись. Радмила в забытьи побрела к дверям, держась за стену. Заметила обезглавленное тело, но ей все это представлялось каким-то страшным сном. Сейчас она проснется и все исчезнет! Быстрее к свету!

Девушка стояла в дверях. Оранжевое солнце поднялось над лесом. Радмиле оно показалось каким-то зловещим. Она его сейчас ненавидела. Почему она не просыпается? До нее донеслись испуганные вопли. Она уже поняла, что это не сон. Радмила прищурила глаза. Прочь от дома убегал слабоумный. Он то падал, то вставал, размахивая руками, оборачивался и снова падал. Следом за ним большими шагами шел рыцарь. Вот он настиг дурачка, который опять упал и закрыл голову руками, одним рывком за шиворот поднял с земли и занес высоко над собой меч. В свете лучей блеснуло лезвие. Радмила закрыла уши руками, чтобы не слышать страшного хруста. И рассеченное на две части тело рухнуло на снег.

В голове не было никаких мыслей. Она стояла и смотрела на солнце. Она не видела, как рыцарь вытянул за ноги из конюшни труп насильника. Как он отволок оба тела в лес.

Она бы еще долго стояла, если бы он к ней не подошел и не закрыл собой солнце. Он молча накинул на ее обнаженные плечи одеяло. Радмила опустила голову, крупные слезы потекли из ее глаз. Она вытирала их одеялом, но они текли и текли. Никто никогда ее не защищал. Она давно привыкла надеяться только на себя. Она никогда не была плаксой. Как-то, лет десять назад, она свалилась с дерева и сильно ушиблась. Вместо того, чтобы ее пожалеть, мать только отругала и сказала, что ни женщине, ни мужчине плакать не позволительно. Боги наказывают людей за слезы. Но в последнее время, оставшись совсем одна, Радмила чувствовала такое одиночество, что сдержать слезы не было никаких сил.