Александра фон Лоренц - Любовь крестоносца

Герцог остановился, и все присутствующие застыли в напряжении.

— лорда Ульриха фон Эйнштайн, барона Уорвика, победившего в судебном поединке лорда Нориса Осборна, графа Дорсета, стороной выигравшей судебный процесс. Требование лорда Ульриха фон Эйнштайна, барона Уорвика, о принесении извинений по поводу оскорбления им жены барона леди Радмилы фон Эйнштайн подлежит немедленному исполнению!

Все присутствующие посмотрели на графа. На лбу англичанина выступил пот, черные волосы слиплись в космы и беспорядочно свисали в разные стороны. Туманным взглядом Норис обвел присутствующих и медленно опустился на колени.

— В присутствии свидетелей сторон, вашей светлости, герцог Дурдвард, леди Радмилы фон Эйнштайн, баронессы Уорвик и лорда Ульриха фон Эйнштайн, барона Уорвик, я… — хриплый голос графа прервался на миг, и стало слышно, как скрипит перо писца, — приношу свои извинения за нанесенное даме оскорбление.

Норис опустил голову и замолчал.

— Кроме того, — продолжил герцог, — по законам страны и обычаям нашего края объявляю, что замок Дорсет с прилегающими угодьями, владениями и приписанными людьми я передаю Ульриху фон Эйнштайну, которому также дарую титул «граф Дорсет»!

Все еще стоящий на коленях бывший граф Норис хотел было подняться, но силы окончательно покинули его. В зале раздался одобрительный гул. Все бросились поздравлять Ульриха, так что в суматохе тот и не заметил, что его толкает в бок писец, чтобы вручить свиток. Тогда Ульрих раздвинул друзей, подошел к стулу герцога и опустился на одно колено.

— Герцог Клифф Дурдвард, — гулкий баритон нового графа Дорсета рассек тишину, — я, Ульрих фон Эйнштайн, барон Уорвик, клянусь честью рыцаря отныне быть вашим верным вассалом и во всем исполнять вашу волю, согласно закона.

Ульрих склонил голову, а герцог встал со стула, сделал несколько шагов к победителю поединка и, обнажив шпагу, положил ее на плечо рыцарю.

— Я принимаю твою клятву, сэр рыцарь, — торжественно произнес герцог и, сняв с руки перстень, вручил его Ульриху.

Опять раздались одобрительные возгласы, и все обступили Ульриха. Постепенно публика стала продвигаться к выходу.

Через неделю бывший граф Норис освободил замок Тагель для нового владельца. Караван из скрипучих повозок выехал за неприступные стены, а друзья вошли в крепость и поднялись на стену, чтобы взглянуть на окрестности. Солнце клонилось к закату, и гряда кучевых облаков с румяными боками весело бежала по небосклону.

— Новые приобретения — новые заботы, — задумчиво проговорил Ульрих.

— Да, — согласился Гарет, — Норис вывез все свое добро из замка. Что поделаешь, по закону тебе перешел только замок, забрать все движимое имущество — это его право. Получить титул графа и поместье с таким хорошо укрепленным замком как Тагель ― этому тоже нужно радоваться.

— Я и радуюсь, брат — сказал новоиспеченный граф, — но вот чем платить подати? Герцог, конечно, дал отсрочку, но долг от этого не уменьшился. Да и дружину надо содержать. Казну Норис ведь тоже увез.

— Это верно, — согласился Гарет, — врагов у тебя сейчас много. Надо быть начеку. Правда, и я в таком же положении.

Ульрих прошелся широкими шагами вдоль фигурных зубцов крепостной стены и повернулся к своим собеседникам.

— Одним словом — едем! — жестко сказал он. — Сокровища бога Камы ждут нас! ― он посмотрел на друга, Гарет кивками подтвердили свое согласие. — Едем в Палестину и возьмем эти сокровища. Все решат свои проблемы: и я, и ты, Гарет, и Бруно с Георгом.

Бруно и Георг тоже согласились отправиться в Палестину. На следующий день начались сборы в дальнюю дорогу.

Радмила вспоминала, как прошли эти несколько суматошных дней. Мужчины готовились в дальнюю дорогу. Все собирали и закупали по списку. Слуги готовили ящики, укладывали сундуки, бегали за провизией. Вроде бы уже все было собрано, но припоминали еще что-то, и опять начиналась беготня.

Парусник подошел к причалу и рыцари загрузились.

— Ну, что же попрощаемся! Но рыданий и слез не надо, а то нам будет тяжело, особенно Ульриху… — бодро сказал Гарет. Тот молча стоял, холодный и отстраненный.

Радмила протянула руки, пытаясь схватиться за борта его сюрко, чтобы притянуть его к себе, но муж словно тисками сжал тонкие запястья и оттолкнул ее.

― Ульрих, ты ведь сейчас уезжаешь… поверь же ты мне, ведь я так люблю тебя! ― ей было ненавистно отчаяние, с которым вырвалась у нее эта мольба.

― Хватит этих лживых разговоров и объяснений в любви! Где этот пресловутый архив? Он пропал вместе с твоим мифическим помощником? Ты просто выкручиваешься, коварная дочь Евы… услышала, когда Гарет рассказывал, что его документы сгорели. Вот и решила так разумно объяснить свою измену! Конечно, этот храмовник такой красавчик! Ты сама подтвердила, стоя на стене Тагеля, что это письмо написано с твоих слов, ― горькая усмешка коснулась его губ. ― Вы, женщины, цените только деньги и положение в обществе. Как там было, в письме?…ах да! Ты, мол, слишком красива, чтобы быть женой нищего барона! Возможно, это правильно! Ты пользуешься таким успехом у мужчин! Мне не стоит стеснять тебя! После того, как я вернусь из этого путешествия, подам папе прошение о разводе. Ты сможешь выйти замуж за богатого графа или даже герцога. Тут все без ума от твоей красоты. А сейчас уезжай домой, в замок. Нас приглашают на судно…. не нужно провожать меня.

― Ты глупец, Ульрих! В тебе накопилось столько злобы и ревности, что они затмили твой разум! Я поехала с тобой в чужую страну, оставив любимого брата, отказала всем женихам, даже сыну князя, надеясь на встречу с тобой, но этого все еще недостаточно, чтобы ты убедился, что я люблю тебя! ― слезы застилали глаза, мешая говорить. ― А сейчас даже поверить мне не хочешь! Ничто не сможет переломить твою дурацкую ревность! Я больше не буду перед тобой унижаться! И уеду к брату при первой же возможности! У него я была счастлива! И когда ты вернешься, меня уже здесь не будет!― Радмила заставляла себя держаться с достоинством, хотя вся дрожала от обиды и гнева из-за его недоверия.

Оба были взбешены до крайности и не хотели знать, как глубоко могут ранить злые, необдуманные слова. Ее гневный выпад прозвучал пощечиной, и Ульрих невольно отшатнулся. Как это ― она уедет? Оказывается, он без нее не мог представить своей жизни.

― Не смей никуда уезжать, пока я не вернусь. До тех пор, пока не родится ребенок, ни о каком отъезде и речи быть не может. Управляющий головой ответит, если ты сбежишь! Ясно? ― его суровое лицо исказила жесткая гримаса.

Тем временем над галеоном взвился длинный белый вымпел с красным восьмиугольным крестом.

— Нас приглашают на борт, — сказал Гарет, подойдя к ним.