Аманда Скотт - Легкомысленная невеста

Галлоуэй, Шотландия

Декабрь 1367 года

Менестрели заиграли музыку в галерее в тот момент, когда в древнем замке нового лэрда стали собираться на обед гости. С тех пор жонглеры жонглировали, танцоры танцевали, и вот теперь арфист начал играть веселую мелодию на своей крохотной арфе.

Пока он перебирал струны в свободном месте на возвышении, слуги быстро установили позади него козлы и разложили поверх них прочные доски, сооружая столы, — верный признак того, что веселье вот-вот начнется.

Арфист поклонился, а вперед вышли мужчина и женщина. Он снова принялся играть, и женщина запела:

К нам прибыл с востока сэр Осел.

Помыслил он о дерзании.

Вскочил на помост этот сэр Осел

И начал свое сказание…

Из галереи раздалась барабанная дробь, которая сопровождала появление длинноногого белолицего шута в шапочке с колокольчиками и ослиными ушами. Одетый в пестрый, с заплатками, костюм, какие носят все шуты, он опрокинул в себя стакан горячительного и стал пробираться на сооруженную из досок сцену. Рывком запрыгнув на нее, он тут же неуклюже развалился на досках. Раздался взрыв смеха. Он осмотрелся по сторонам, приподнялся на руках и вскочил на ноги. Прищурившись, шут посмотрел на стол на высоком помосте и принялся громко и напевно декламировать:

Жил да был смешливый шут,

Жил в весьма просторном зале…

Сначала сказание было веселым, но вскоре превратилось в странный фарс о безжалостном захватчике с армией иностранцев, намеревающихся поработить непокорную страну с ее свободолюбивым народом. Когда сказание подошло к концу, он обвел рукой зал и добавил:

Вот таким был этот шут,

Правивший в просторном зале.

Объявить о мире жаждая,

Деспот был для всех и каждого!

Едва он замолчал, в переполненном зале наступила гробовая тишина, лишь колокольчики на шапке шута зазвенели, когда он отвешивал публике поклон.

Звон продолжался и тогда, когда он выпрямился. Как ни странно, шут выглядел смущенным — может, из-за странного выражения его выбеленного пудрой лица, какие бывают у всех шутов. Судя по всему, он ожидал аплодисментов, даже смеха.

Вместо этого взоры собравшихся перенеслись с его белого лица на темнолицего и темноволосого человека, сидевшего на стуле возле стола.

— Господи! — проворчал его милость. — Хотя ты называешь себя остряком и поэтом, ты способен придумывать лишь дешевые песенки, высмеивающие мой характер, и слова его величества о том, что я навязываю мир Галлоуэю. Разболтав эту чепуху, к радости моих врагов, ты осмеливаешься обвинить в этом меня. Хуже того, ты даже не заставил меня улыбнуться. Уберите его отсюда, парни!

Три вооруженных воина вышли вперед, чтобы исполнить его приказ.

— Милорд, молю вас о снисхождении! — завопил шут. — Это всего лишь шутка, которую тут же унесет ветер. Господи, имею же я право на гостеприимство.

— Тьфу! — проворчал его милость. — Прежде чем говорить всякие глупости о людях, имеющих в своем распоряжении тюрьмы и виселицы, тебе следует научиться прикрывать свои слова хотя бы тонким покрывалом разума. Что ж, я буду снисходителен к тебе. Посмотрим, решит ли Господь, что ты заслуживаешь большего. Уберите его с моих глаз долой, парни!

Воины проволокли шута по всему залу и спустили вниз к площадке у винтовой лестницы, вырубленной в толще стены. Распахнув большую дверь, они вытолкали шута наружу, под снегопад, накрывающий ведущие к двери ступени и внутренний двор замка.

Пока двое волокли шута по диагонали двора к главным воротам, его ноги цеплялись за засыпанный снегом гравий. Тем временем третий воин направился к смотрителю ворот. Вскоре ворота со скрипом отворились, оставляя в снегу темные полукружия. Вооруженный эскорт выволок шута на деревянную мостовую, которая, как он смутно припоминал, вела к речной пристани, а оттуда — на восток, к ближайшему городу. Едва выйдя за ворота, воины толкнули шута на мостовую. Он споткнулся, поскользнулся и упал.

Шут слышал, как закрывались ворота, но снег валил с такой силой, что он не мог разглядеть ни крепостной стены, ни краев деревянной мостовой.

Он не видел вокруг ничего, кроме снежной пелены. Страх медленно охватил его и крепко взял за горло.

Аннандейл, Шотландия

Март 1374 года

Семнадцатилетняя Дженет, баронесса Исдейл из одноименного местечка, или просто Дженни Исдейл для своих друзей, пыталась не обращать внимания на мясистую руку на своем правом бедре, принадлежавшую мужчине, которому она всего несколько часов назад поклялась в верности. И сейчас она внимательно наблюдала за пятью жонглерами, которые выступали перед возвышением в большом зале Аннан-Хауса. Дженни пыталась понять, кто же из пятерых может быть старшим братом ее служанки.

Правда, поскольку ее нареченный был пьян, а о брате Пег ей было известно лишь то, что он жонглер, приехавший в замок с группой менестрелей и других бродячих артистов для развлечения гостей на празднике в честь ее помолвки, усилия Дженни были безрезультатными.

Все пятеро жонглеров были в коротких куртках и разноцветных рейтузах, которые так любили все циркачи, к тому же не только у брата Пег были густые рыжие волосы. Поэтому, как Дженни ни приглядывалась, особой разницы между ними не видела.

Рид Дуглас крепче сжал ее бедро, так что Дженни стало труднее игнорировать его.

Два шута с белыми лицами — один высокий, второй маленький как ребенок, но с бородой — бегали друг за другом, мешая жонглерам, однако те невозмутимо продолжали подбрасывать свои разноцветные мячики.

— Поцелуй меня, — невнятно прошептал Рид прямо Дженни в ухо. — Теперь я имею на это право, детка, а ты этого еще не сделала.

Дженни посмотрела на него, пытаясь скрыть свое презрение и отвращение. Рид был старше ее всего на четыре года, и, полагала Дженни, его можно было счесть весьма привлекательным — стройное мускулистое тело, мягкие курчавые русые волосы и правильные черты Дугласов. И стоит ли говорить о том, что все мужчины время от времени напиваются, но Дженни не выбирала Рида.

Однако лорд Данвити и его жена леди Фелина ясно дали понять, что мнение Дженни в выборе мужа их не интересует. Данвити, ее дядя не по кровному родству, был также ее опекуном. Если бы только ее отец был жив…

— Давай же, Дженни, поцелуй меня, — отчетливее произнес Рид, наклоняясь так близко к ней, что она опасалась, как бы он не столкнул ее со стула с высокой спинкой. От него несло элем и приправленной специями пищей, которую он только что ел.

Дженни напряглась, обхватив себя руками.