Мэдлин Бейкер - Безрассудное сердце

Джошуа вскрикнул, когда Тень вытащил стрелу у него из левой руки, и потерял сознание, когда он вытащил стрелу из правой руки. С безразличным лицом Тень привязал Джошуа к колышкам на том месте, на котором он лежал, с безразличным лицом, не двигаясь, ждал, когда тот очнется. Я стояла рядом с ним и не могла понять, о чем он думает.

Вспоминает это самое место, на котором мы уже были когда-то давным-давно? Или крошечное тельце ребенка и исчезнувшую могилу? Или своего коня? Или долгую дорогу до форта и свою тамошнюю камеру?

Джошуа застонал и открыл глаза. Он смотрел на Тень, и у него от боли и ненависти исказилось лицо, а потом он понял, какая участь ему уготована. Тогда я увидела в его глазах страх.

– Я приготовил для тебя смерть, какую ты когда-то пожелал для меня, – сказал Тень, не выдавая голосом своих чувств. – И я забираю то, что на самом деле принадлежит мне.

– Анна, ради бога, уговори его, – прохрипел Джош. – Я все сделаю, что ты скажешь. Все.

Но я отвернулась от него. Как бы я ни ненавидела Джошуа Берлина, мне было его жалко. Меня охватывала дрожь при мысли, что его ждет перед смертью, и все же меня не покидало ощущение, что он сам во всем виноват. Та ненависть, которую он изливал на других, теперь обернулась против него самого.

Тень принялся развязывать коней Гопкинса и Джошуа, а я бросилась наверх в пещеру. Там я схватила на руки Хичу и крепко прижала его к себе. А потом побежала обратно.

Тень не смог скрыть огорчения, когда увидел завернутого в одеяло младенца у меня на руках, а я не сдержала улыбки, подумав, как он удивится, когда узнает, что это сын не Джошуа, а его собственный.

Тень снял с Джошуа, предварительно разрезав на нем, одежду и ботинки. Кровь все так же текла у него из ран, и я пожелала ему умереть от потери крови прежде, чем до него доберутся дикие звери. Пот выступил у Джошуа на лбу, скорее, от боли и страха, чем из-за жары. Тучи черных мух покинули объеденное тело Гопкинса, почуяв запах свежей крови.

Вдалеке завыл волк, и у меня мурашки побежали по спине. Запах крови наверняка приведет зверя к Джошуа, который будет не в силах отогнать его. Ужасная картина предстала перед моим мысленным взором. Желтые клыки вонзаются в еще живую плоть. Я будто слышала, как Джошуа кричит, словно чувствовала вкус страха у него во рту, видела его отчаянное сопротивление, понимала его безнадежное отчаяние. Ему была уготована жестокая смерть, и, даже зная, что именно такую смерть он придумал для Тени, я все равно его жалела.

Я с мольбой посмотрела на Тень, но он только покачал головой.

– Берлин умрет, Анна, – твердо произнес он. – Я знаю, ты меня не одобряешь, но будет так, как я решил.

Тень помог мне сесть на Солнышко и подал поводья, после чего вскочил на своего коня.

Бок о бок, не оглядываясь, мы начали спускаться с горы.

Пещера и Джошуа остались далеко позади, когда заплакал Хича. Не говоря ни слова, Тень соскочил с коня и с ничего не выражающим лицом подал мне руку. А я улыбалась, представляя, как он удивится, когда я скажу ему, чьего сына держу на руках. Как раз в это мгновение Хича зашелся в крике от голода, и я, утешая, сказала ему:

– Не плачь, маленький. Разве ты не видишь? Твой папа с нами, и теперь все будет в порядке.

Тень вопросительно посмотрел на меня своими черными глазами, а потом протянул руки и взял у меня нашего сына. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что в жилах Хичи течет гордая кровь шайенов.

– Муж мой, посмотри, какой он красивый, – промурлыкала я.

Тень не смог скрыть радости и изумления, которые я прочитала на его лице, и я громко расхохоталась. Не в силах ничего сказать, он лишь кивнул, осмотрев мальчика всего от темноволосой головки до крошечных ножек.

– Сын, – прошептал он наконец. – Мое сердце воспарило в небо, как ястреб.

После этого он крепко поцеловал меня, и у меня стало спокойно на душе. Наконец-то я снова там, где должна быть. Тень не сводил с нас ласкового взгляда, пока я пеленала и кормила Хичу, и мне было так хорошо, что я готова была продлить эти минуты вечно.

Когда вечером мы остановились на ночлег на берегу небольшой речушки, Тень рассказал мне обо всем, что случилось с ним за время нашей разлуки. Он не скрыл от меня ни предательства Джошуа, ни жестокости Клайда Стюарта и Барни Макколла, ни унижения, которое он пережил, путешествуя с цирком Хансена. Мне было его очень жалко. Я не могла даже представить, как он, с его гордостью, страдал, выходя каждый день к публике, которая пришла потешить себя за его счет. Сносить такое унижение не под силу даже очень стойкому человеку! И я расплакалась, когда увидела отвратительные шрамы на его спине, а потом тихо помолилась за ту белую женщину, которая не бросила его на дороге, а принесла в дом и выходила. Я не ревновала к ней моего мужа, потому что, не будь ее, Тень, наверное, умер бы и я никогда больше не увидела своего любимого. Я лежала тихо в его объятиях и рядом с нами спокойно посапывал наш сын, когда я спросила Тень, Куда он хочет ехать.

– Не знаю, – ответил он. – Здесь больше не осталось места для свободного индейца.

– Мы могли бы вернуться в Медвежью долину, – предложила я.

Неожиданно я почувствовала, что не могу жить без родных мест. Как мне вдруг захотелось вновь повидать нашу реку и поплавать в ней! А еще проехать на Солнышке по тропинкам, по которым я ездила на лошади и ходила еще маленькой девочкой. Самым большим счастьем было бы для меня повидать еще раз Кроличью Голову – тот самый камень, возле которого мы с Тенью встретились.

– Мы могли бы заново отстроить дом, – с горячностью продолжала я. – Для нашего сына лучше ничего не придумаешь.

– Если хочешь, мы можем попытаться, – без всякого желания согласился Тень.

Домой. Это слово музыкой звучало у меня в ушах. Конечно, я понимала, что в первое время меня обступят горькие воспоминания, но потом они поблекнут, и мы заживем счастливо, радуясь тому, как растут наши дети.

Меня так разволновали мои мечтания, что я села на одеяле, подтянув колени, к подбородку. Мысленно я уже видела мой маленький домик с двумя спальнями и себя, пекущую хлеб на кухне. Я даже представила себе Тень за плугом а рассмеялась. Легче леопарда заставить служить себе, чем сделать из воина пахаря, и от этой мысли стала смеяться еще громче, потому что заодно вспомнила, как один раз пыталась представить Тень в костюме и в галстуке, шагающим по залитой светом центральной улице Нью-Йорка.

– Что это тебя так насмешило? – спросил обиженно Тень.

– Да нет, ничего, – сказала я, вытирая слезы. – Не надо никакой Медвежьей долины. Ничего из этого не выйдет. Послушай, Тень, а не поехать ли нам в Мехико? До меня дошли слухи, что Джеронимо вышел на тропу войны.