Барбара Картленд - Черная пантера

Какой смысл вновь возвращаться к старому? Все девятнадцать лет этот вопрос непрерывно мучил меня. Я любыми способами пытался найти ответ, я делал все возможное, чтобы обрести покой. Лин, если ты выйдешь за меня, ты станешь женой человека, который загнан в угол, но не бывшей любовницей — это было бы гораздо проще, — а недостатком понимания самого себя, вопросом, на который нет ответа.

Я молча взяла его за руку.

— Я уничтожил ее портрет, — продолжал он. — Я сжег все ее фотографии, чтобы никто никогда не увидел их, но я не могу вытравить ее из своей памяти, я не в силах сделать вид, будто я забыл ее.

— Я не требую от тебя этого, — твердо проговорила я. — Как ты не понимаешь, Филипп, что нам не удастся построить новую жизнь, если мы не будем честны и откровенны друг с другом! Я благодарна тебе за то, что ты рассказал мне о Наде. Я хотела знать правду. Я хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что.

— Да?

— Дай мне слово, — торжественно произнесла я, — что ты будешь говорить о ней совершенно свободно. Не бойся, что я буду ревновать тебя, что буду испытывать сожаление и прочую чепуху. Расскажи, чем она занималась, что она предложила тебе. Будь естественным. Ты можешь спокойно говорить «Мы с Надей делали то-то и то-то вместе» или «Надя хотела, чтобы я сделал то-то и то-то». Что в этом особенного? Мы с ней — две женщины, которые любят тебя, и, возможно, она хотела бы, чтобы я продолжила начатое ею.

Он наклонился ко мне и обнял.

— Ты очень добра, Лин, — сказал он. На мгновение он прижался ко мне щекой.

— И так красива. Несправедливо предлагать тебе вторую роль.

— Я буду рада всему, что ты предложишь мне, — ответила я. — Я люблю тебя, Филипп.

— Дорогая моя, — робко проговорил он. Я ощутила его близость и почувствовала, что меня переполняет небывалое счастье. И тут зазвонил телефон. Это была леди Батли. Я услышала, как Филипп принялся выражать ей свои соболезнования, и снова задумалась об Элизабет. Интересно, о чем Филипп говорил с ней? Я знала, что никогда не спрошу его об этом. Последние минуты той, кто стояла перед порогом смерти, той, которая почти восемь лет безнадежно любила его, принадлежат только ей. Бедная Элизабет! Так она и покинула этот мир: никому не нужная и даже никем не оплаканная. Она не оставила следа ни в чьей жизни. Ее сестры будут рады, что с их пути исчезло препятствие, служившее помехой в трате денег и развлечениях. Леди Батли, как я чувствовала, никогда не любила свою старшую дочь. Элизабет, которая так и не оправдала надежд своей матери, мечтавшей, что ее дочь удачно выйдет замуж, стала для нее сплошным разочарованием.

Мало кто из девушек типа Элизабет имеет какое-то влияние вне стен своего дома. Подобно полевым цветам, они не имеют никакого значения в жизни общества И все же, если бы у Элизабет был шанс, она стала бы великолепной женой для любого мужчины, какое бы положение он ни занимал. Она была бы добросовестной матерью, она встретила бы нищету и лишения со стойкостью, которая скорее была врожденным, чем благоприобретенным качеством. Какая бессмысленная трата жизни, и я спросила себя — как спрашивали многие до меня, — неужели общество поступает мудро и целесообразно, деля себя на классы?

Филипп все еще говорил по телефону — Оставьте все это мне, кузина Элис, — услышала я его слова. — Пожалуйста… вы знаете, что я буду только рад сделать это для бедной девочки . Да, просто скажите им, чтобы они отправили мне чек, и больше не думайте об этом.

Я цинично улыбнулась. Не прошло и нескольких часов после смерти ее дочери, а леди Батли уже беспокоится о том, во сколько ей обойдутся похороны, и изо всех сил старается переложить расходы на чужие плечи.

— Я заеду утром, — продолжал Филипп. — Не волнуйтесь, постарайтесь поспать. Я знаю, что ее смерть оказалась для вас страшным ударом. До свидания.

Я не стала комментировать разговор. Вместо этого я сказала:

— Как насчет ужина? Уже девять.

— Я предупредил слуг, что позвоню, когда мы соберемся поесть, — устало ответил Филипп. — Ты хочешь есть?

— Думаю, ужин пошел бы на пользу нам обоим, — ответила я.

Я не была голодна, просто я беспокоилась о Филиппе. Я чувствовала, что сейчас, как никогда, он нуждается в моей заботе. Он был передан на мое попечение.

Полагаю, у каждой влюбленной женщины наступают мгновения, когда ее любовь становится похожей на обоюдоострый меч, который ведет ее по пути еще большего самопожертвования до тех пор, пока она уже не в силах спастись от своего чувства. Я испытывала по отношению к Филиппу такую же нежность, такую же тревогу за его жизнь, как если бы он был моим сыном. Я прекрасно сознавала, чего ему стоило переступить через многолетнюю сдержанность. Он был измотан эмоционально, жизненные силы покинули его, он был бледен и казался уставшим.

Вошел дворецкий с подносами и спросил, что Филипп будет пить. Филипп вопросительно взглянул на меня.

— Думаю, нам не повредит шампанское, — сказала я.

Было нечто странное в том, чтобы пить шампанское в ночь смерти Элизабет — шампанское, которое всегда казалось мне вином радости и счастья. Но я знала, что Элизабет поняла бы меня и радовалась бы вместе со мной.

Как часто случается, реакция на эмоциональный шок приходит не сразу. Элизабет умерла во вторник, и только в пятницу утром, когда, проснувшись, я почувствовала головную боль, из-за которой не смогла открыть глаза, и ощутила ломоту во всем теле, я поняла, что природа берет свое.

На пятницу были назначены похороны. Я поехала вместе с Филиппом. Я стояла и наблюдала, как Элизабет опускают в могилу, ее последнее пристанище, расположенное на церковном дворе ее родового поместья в часе езды от Лондона.

После окончания панихиды суетящаяся и бесполезная леди Батли, в облике которой, как мне показалось, полностью отсутствовали следы скорби, пригласила нас на обед. Но я настояла на том, чтобы вернуться в город. В два часа мы с Филиппом сели обедать в Чедлей-Хаусе. Почувствовав себя ужасно разбитой, я сказала Филиппу, что поеду домой и прилягу.

— С тобой все в порядке? — обеспокоенно спросил он.

— Голова болит, — ответила я.

Голова разболелась еще сильнее потому, что мне стоило огромных усилий сдерживаться на похоронах. Я ненавижу, когда люди устраивают сцены на публике. Когда зазвучал похоронный марш и священник начал читать молитву над узкой могилой, я стала думать, что теперь Элизабет освободилась от неприятностей и беспокойств, преследовавших ее на земле.

— Как бы мне хотелось знать, — в который раз сказала я себе, — что происходит после смерти. Если бы я только была уверена, что она обрела покой и счастлива!

Я чувствовала себя точно так же, как Филипп, который мучился от неспособности найти ответ на очень важный для себя вопрос.