Барбара Картленд - Любовь контрабандиста

Сейчас его слова были обращены к ней, и Леона понимала это. Она даже не посмотрела в его сторону, когда, поклонившись мадам Дюпон и поцеловав ей руку, он взял ее холодные пальцы в свои.

— Итак, мы обо всем условились, — произнес он тихо.

Она не ответила, стоя неподвижно, с поникшей головой, и тогда он поддел ее рукою под подбородок и приподнял ее лицо. Какое-то мгновение она сопротивлялась, затем открыла глаза и в упор взглянула на него.

Должно быть, он заметил в них выражение безграничной ненависти и одновременно понял, до какой степени она была напугана, так как все ее хрупкое тело задрожало от его прикосновения. Лью негромко рассмеялся, иронически скривив губы, но огонек в его глазах ясно свидетельствовал о том, что само ее сопротивление лишь возбуждало его. Он принадлежал к породе людей, привыкших побеждать, привыкших вопреки всем препятствиям добиваться своего, и девушка сознавала, что от него ей напрасно было ждать жалости или снисхождения — ничего, кроме неприкрытого насилия, — и что его страсть к ней не будет утолена до тех пор, пока она не уступит и не подчинит свою волю ему — полностью и безоговорочно.

— Мы отплываем завтра ночью, — сказал он.

— Если я к тому времени не умру, — отозвалась Леона.

Он снова рассмеялся.

— Если даже и так, — ответил он, — я сумею достать вас из могилы; и точно так же я найду вас везде, куда бы вы ни спрятались от меня.

За внешней беспечностью его тона скрывалась угроза, и она понимала, что он не шутит. Девушка услышала, как он вышел из комнаты и спустился по шатким ступенькам, а затем, словно не замечая ничего вокруг себя, побрела в поисках убежища в свою спальню.

Бросившись ничком на кровать, Леона уткнулась лицом в подушку и попыталась собраться с духом и найти хоть какой-нибудь выход, пусть даже самую ничтожную лазейку, чтобы не выходить замуж за Лью Куэйла. Но в глубине души она знала, что ей не оставалось ничего другого, и, как она ни старалась, мысли ее постоянно возвращались к исходной точке и она не видела ни малейшего шанса на избавление.

По-видимому, Хьюго догадался о том, что происходило в это время в душе сестры, и, как только мадам Дюпон удалилась, он окликнул ее из соседней комнаты.

Леона подошла к нему и, увидев, как он бледен и изнурен после пережитого волнения, помогла ему улечься в постель. Расположившись поудобнее на подушках, он протянул к ней руку и сжал ее ладонь в своей, — Послушай, Леона, — начал он, — я хочу поговорить с тобой. Я знаю, ты считаешь, что я поступаю немилосердно, возможно, даже жестоко, принуждая тебя выйти замуж за Лью. Но больше нам ничего не остается — ничего! И, кроме того, ты нуждаешься в защите.

В твоей жизни должен быть мужчина, который бы принял на себя заботу о тебе.

— Почему я не могу жить в замке одна? — перебила его Леона.

— Дорогая моя, ты же знаешь, что это невозможно, — ответил Хьюго. — Это было против приличий, когда ты была еще ребенком, но теперь, когда ты стала взрослой девушкой, неужели ты думаешь, что хотя бы мгновение будешь чувствовать себя там спокойно и в безопасности в обществе одних только слуг?

Леона зажмурила глаза. Ей нечего было возразить на его слова, поскольку она понимала, что он был прав.

Разве Лью когда-нибудь оставит ее в покое? Разве не станут другие мужчины смотреть на нее как на доступную женщину, легкую добычу, если у нее не будет лучшей охраны, чем старик Брэмуэлл, который уже почти оглох? Она промолчала в ответ, внутренне соглашаясь, и Хьюго, поняв, что перевес на его стороне, продолжал:

— Но, помимо твоей собственной безопасности, есть еще тот самый долг. Восемь тысяч фунтов, Леона!

Скверно уже то, что мне приходится идти к Иветте без единого пенни в кармане, но просить у нее такую огромную сумму именно теперь, когда мы собираемся пожениться, просто немыслимо. И если ты не примешь его предложение, можешь быть уверена в одном: Лью, подобно Шейлоку 44, потребует свой кусок мяса. Он всегда такой — сущий дьявол, если ему идут наперекор.

— Вот на кого он мне кажется похожим, — произнесла она тихо. — На дьявола! А ты еще хочешь вверить меня его попечению.

— Он любит тебя, — ответил Хьюго коротко. — В твоих силах изменить его, заставить поступать по своему желанию. Попробуй хоть чуть-чуть полюбить его, Леона. Тогда это будет совсем нетрудно.

Девушка ничего не ответила ему — помешал подступивший к горлу комок, — и он продолжал:

— Если бы ты только знала, что пришлось пережить Иветте. Ее муж был настоящим чудовищем. Прежде всего, он отличался неимоверной скупостью и никогда не давал ей даже мелкой монеты на личные расходы.

И он был настолько ревнив, что стоило ей всего лишь улыбнуться встречному нищему, как он уже обвинял ее в неверности. Она терпеть его не могла, — добавил Хьюго, — и, по правде говоря, я еще не встречал человека, который бы вынес подобное обращение. И тем не менее она умудрялась представить дело на людях так, будто они отлично ладили друг с другом. Они хорошо знают, что к чему, эти милые француженки, и по большей части крепко себе на уме. Постарайся примириться с Лью, и, коль скоро он сходит по тебе с ума, он должен быть достаточно щедрым.

Леона по-прежнему хранила молчание, и он произнес:

— Бесполезно, Леона. Я знаю: ты пытаешься найти какой-нибудь путь к отступлению, но его не существует!

Ты слышишь меня? Не существует! Поэтому я прошу тебя пообещать мне кое-что.

— Что именно? — спросила Леона.

— Я хочу, чтобы ты поклялась мне всем, что для тебя свято, что ты не будешь пытаться убежать от Лью, что ты станешь его женой и выручишь тем самым и себя, и меня! Это единственный выход для нас обоих, Леона, и другого не дано! Обещай мне!

Леона снова закрыла глаза. Она понимала, что, принеся клятву, подпишет себе тем самым смертный приговор. Хьюго знал ее слишком хорошо, чтобы не понять: она сдержит данное слово, чего бы ей это ни стоило. До сих пор подсознательно в ней еще теплилась надежда, что в самый последний момент некий неожиданный поворот событий спасет ее. Вот почему, кроме всего прочего, она так стремилась вернуться в Англию.

В глубине души девушка постоянно помнила о том, что лорд Чард был там.

— Поклянись мне! — настаивал Хьюго.

Все было кончено! У нее не оставалось выхода!

— Я… клянусь… — печально промолвила она.

— Поклянись памятью отца и матери и твоей любовью к ним, — не отступал Хьюго.

— Я… клянусь, — повторила Леона.

Он выпустил ее руку, и голова его бессильно опустилась на подушку. Леона села в кресло у окна, глядя на море. В лучах заходившего солнца оно отливало густым сапфировым цветом, незаметно переходившим в изумрудный у самой линии горизонта. Где-то там, далеко, была Англия! И там же находился человек, которого она любила, которому против ее воли безвозвратно было отдано ее сердце. Оно принадлежало ему — раз и навсегда, знал он об этом или нет.