Барбара Картленд - От ненависти до любви

Немного успокоившись, она медленно поднялась с кровати, хотя ноги плохо держали ее. Она не знала отчего: от того ли, что произошло прошлой ночью, или от страха перед тем, что ее ожидало.

Мелькнула было мысль попросить сэра Кристофера помочь ей. Но после всех обвинений графа Атейла скорее умерла бы, чем обратилась к его другу, хоть они и оказались дальними родственниками.

«Если я обращусь за помощью к сэру Кристоферу, то граф окончательно убедится, что я безнравственная павшая женщина», — думала девушка.

Чудовищно было думать, что ее могут заподозрить в подобном, но постепенно Атейла начинала понимать поведение графа.

Если он подозревал, что ее прислали в Рот-Касл, чтобы соблазнить его, и видел, что весь вечер она провела, беседуя с его другом, нетрудно представить, что он подумал, когда среди ночи увидел ее в коридоре, неподалеку от спальни маркиза.

«Но это же ужасно, чудовищно, низко! — твердила про себя Атейла в полном отчаянии, уверенная, что переубедить графа ей уже не удастся. — Неудивительно, что он ненавидит меня», — думала она, хотя и не понимала, почему граф уверен, что Comtesse так хочет развода. По словам отца Игнатия, у Comte оставалась семья во Франции.

Девушка подошла к окну, чтобы глотнуть свежего воздуха. Потом, собравшись с силами, она вспомнила, что должна подать завтрак Фелисити, и с трудом заставила себя одеться.

— Вы выглядите уставшей, мисс, — сказала Дженни, входя в детскую. — Почему бы вам ни прилечь, а я присмотрю за ее светлостью.

— Со мной все в порядке, — ответила Атейла, — но я была бы признательна, если бы вы попросили Джеба покататься с ее светлостью сегодня утром. У меня много дел.

— Да, конечно, — кивнула Дженни, — я пошлю за ним в конюшни.

— Но я хочу кататься с вами, мисс Линдсей, — воскликнула Фелисити, поднимая голову от тарелки, — с вами интереснее!

— Я знаю, дорогая, — ответила Атейла, — но у меня болит голова. Так что покатайся с Джебом, а к обеду мне, может быть, станет лучше и мы поедем вместе.

— Это было бы замечательно! — сказала Фелисити. — И значит, у меня не будет уроков?

— Утром не будет.

Атейла хотела добавить: «Со мной — никогда», но ей было жалко расстраивать девочку, да у нее и самой слезы навернулись на глаза.

Она не хотела покидать замок. Она хотела остаться. Не только для того, чтобы иметь крышу над головой, но и из-за Фелисити, и из-за всего остального вокруг, что так отличалось от всего, что она видела прежде и что она успела полюбить.

Атейла выпила чаю, почувствовала себя немного лучше, хотя и подумать не могла о том, чтобы проглотить хоть кусочек.

Дженни надела Фелисити бархатную шапочку для верховой езды, жакет, принесла ее хлыстик и перчатки.

— Я отведу ее вниз, мисс, — сказала она, — а вы послушайтесь меня, поспите еще часок-другой. Я позабочусь, чтобы вас не беспокоили.

— Спасибо, — слабо откликнулась Атейла. Фелисити обняла ее и поцеловала.

— Я расскажу вам обо всем, когда вернусь, мисс Линдсей. Хотя, знаете, с Джебом ездить не так весело, как с вами.

— Делай все, как скажет Джеб, — напутствовала ее Атейла, — и будь осторожна, не падай. Это меня очень расстроило бы.

— Я очень хорошая наездница, прямо как папа, — ответила Фелисити и поспешила вниз вслед за Дженни.

Атейла вздохнула и прошла в свою комнату. Несколько минут она молча стояла, глядя на множество платьев в шкафу, думая, как все это упаковать.

Потом она открыла верхний ящик комода и достала свою сумку, нашла кошелек и высыпала на кровать его содержимое. Там были три купюры по одному фунту, две монеты по полсоверена и три шиллинга — все, что осталось от тех денег, которые Comtesse дала ей перед отъездом из Танжера.

В отчаянии Атейла смотрела на эти жалкие гроши, думая, что вряд ли она сможет уехать далеко от замка с такими деньгами, и как ей теперь жить, пока найдется какая-нибудь работа. Теперь она жалела, что не узнала, как далеко отсюда Нортумберленд.

«Может быть, — думала девушка, — там я нашла бы кого-нибудь из родственников папы. А теперь что мне делать? Куда идти?»

Вопросы повисали в воздухе. Ответов не было. Атейла подумала, что лучше бы ее убили вместе с отцом в арабской пустыне.

Потом она открыла шкаф, куда Дженни сложила чемоданы, нашла самый маленький и решила упаковать в него самые необходимые вещи.

Опустившись на колени перед чемоданом, она размышляла, что взять с собой. Конечно, о прекрасных платьях нужно было забыть.

Но Атейла понятия не имела, что ей может пригодиться, и, чувствуя себя слабой и беспомощной, она не выдержала и заплакала. Слезы сначала капали медленно, одна за одной, а потом хлынули неудержимым потоком.

Атейла услышала, что кто-то вошел в детскую, потом вышел в коридор. Она решила, что это Дженни. В оцепенении девушка осталась сидеть перед открытым чемоданом, а слезы ручьем текли и текли по ее щекам. Дверь в комнату открылась.

Атейла поискала носовой платок, не желая, чтобы Дженни увидела ее плачущей, но в этот момент мужской голос негромко спросил:

— Что ты делаешь?

На мгновение ей показалось, что все это происходит во сне. Атейла, медленно подняла глаза и увидела графа. Он закрыл дверь, подошел к ней и стоял, глядя сверху вниз на девушку у своих ног, плачущую над открытым чемоданом.

— Почему ты плачешь?

Ей показалось, что на самом деле он собирался сказать что-то другое. Запинаясь, она ответила:

— Я… я… уезжаю.

Слезы застилали ей глаза. Граф достал из нагрудного кармана и подал девушке свой носовой платок. Неловко она взяла его, вытерла мокрые глаза и щеки, пытаясь понять, что привело его к ней в спальню.

Атейла чувствовала, что сейчас она не в силах отвечать на его обвинения, объяснять ему, насколько он ошибается, подозревая ее Бог знает в чем.

Граф подождал, пока она уберет платок, затем сказал:

— Я пришел извиниться.

Подобных слов Атейла никак не ждала. Ее глаза расширились от изумления.

— Я узнал от Элизабет Уик, что ты сделала для нее прошлой ночью. Она чрезвычайно благодарна тебе и просит, чтобы ты зашла к ней попрощаться перед отъездом.

— Да, да… конечно, — выдавила из себя девушка.

— Я не заслуживаю прощения, но я обезумел от ревности!

Атейла, не в силах понять ни слова из того, что он говорил, только смотрела на него, и в глазах ее застыл немой вопрос.

Граф резко сказал:

— Ты заставляла меня страдать тысячей разных способов с того самого момента, как появилась здесь. А прошлой ночью, когда я подумал, что ты была с Хогартом, я не мог это больше выносить.

— Я… я не понимаю, — пробормотала Атейла. Неожиданно граф улыбнулся:

— Я тоже. Я никогда не испытывал ничего подобного раньше, и я ничего не могу объяснить. Он перевел дыхание и продолжал: