Барбара Картленд - Прекрасная монашка

— И с тех пор вы все время оставались в монастыре?

— Именно так. Я прожила в нем всю жизнь.

— Вы не были там счастливы?

— Вовсе нет, я была там очень счастлива, — возразила девушка, — но сегодня что-то случилось со мной, и я внезапно решила, что обязательно убегу из монастыря.

— Хотелось бы знать, что заставило вас решиться на столь отчаянный поступок. Но если вы не захотите отвечать на мой вопрос, я пойму вас.

— В данный момент для меня нет ничего проще, монсеньор. Я не знаю почему — прежде я никогда в жизни не оставалась наедине с мужчиной-мирянином.

— Никогда?

— Разумеется, никогда. Единственные мужчины, с которыми мы встречались в нашем монастыре, были священники или отцы послушниц, которые изредка приезжали в обитель, чтобы навестить своих дочерей.

— Так, значит, в вашем монастыре, кроме вас, были и другие молоденькие девушки?

— Конечно. Они говорили, что собираются постричься в монахини, хотя на самом деле поселялись в монастыре, чтобы получить образование. В настоящее время в этой обители находятся шесть девушек примерно моего возраста, ну и, разумеется, монахини. Все сестры очень добрые и ласковые. Должна сказать, я всех их очень люблю.

— Но ведь все-таки должно было произойти нечто особенное, раз вы решили убежать?

— Да, кое-что случилось, и это очень разозлило меня, я бы сказала, привело в ярость.

Теперь в голосе молодой девушки уже слышались иные нотки, она явно волновалась.

— А вы не могли бы рассказать мне о том, что с вами случилось? — поинтересовался герцог.

— Вероятно, это большой грех, что я так сильно разозлилась, — ответила девушка, — и все-таки даже сейчас, когда я сижу здесь, рядом с вами, монсеньор, мне думается, я была права. Я расскажу вам обо всем, что случилось, но обещайте мне, пожалуйста, что выскажете свое мнение — права я была или нет в том, что сделала. У меня нет ни тени сомнения, что большинство людей посчитали бы, что я поступила опрометчиво, но вы — англичанин.

— А как вы узнали об этом? — прервал девушку герцог.

— Я услышала разговор ваших слуг. И один из них сказал следующее:» Уи заболел из-за этих французов. Будь я проклят, если ему известно, почему его светлость не остался в своем имении «.

Разговор слуг девушка передала на английском языке чувствовалось, что она еле сдерживает смех.

— Так вы разговариваете на моем родном языке? — воскликнул герцог по-английски.

— Можете не сомневаться! Я говорю по-английски, — ответила Аме, — а кроме того, еще по-итальянски, по-немецки и по-испански. Ее преподобие мать-настоятельница строго следила за тем, чтобы мы все свободно владели многими языками, но мне больше других понравился английский, потому что легче давался.

— Что ж, вы владеете им прекрасно, — согласился с девушкой герцог.

— Благодарю вас, монсеньор! Та монахиня, которая обучала меня языкам, сестра Маргарет, была по происхождению англичанкой. И как-то раз она сказала мне:

» Аме, в ваших жилах обязательно должна течь английская кровь, потому что ни один человек на свете не сможет так быстро овладеть каким-либо языком, если он не принадлежит к тому народу, который говорит на этом языке.

— И что же вы? — спросил его светлость. — Впрочем, нет, это бессмысленный вопрос, так как ответа вы все равно не знаете.

— Мне известно только то, что я — Аме.

— Но вы ведь до сих пор так и не рассказали мне, почему сбежали из обители.

— Я как раз собиралась это сделать, когда вы, монсеньор, прервали меня.

— Приношу вам свои извинения, — с легкой улыбкой проговорил герцог.

— Ничего страшного, — вполне серьезно заверила она его. — Итак, я как раз собиралась рассказать вам о том, что же случилось со мной. Прежде всего поймите, монсеньор, я прожила в этом монастыре семнадцать лет.

И все эти годы считала, что монастырь и есть мой дом.

Я была очень счастлива в обществе сестер-монахинь. За все прошедшие годы они ни разу не дали мне почувствовать, что я хоть в чем-то отличаюсь от них.

Подавляющее большинство остальных послушниц, — продолжала свой рассказ девушка, — оставались в обители лишь до тех пор, пока не получали образования, после чего покидали монастырь. Наверное, только одна или две из них в конце концов решали для себя, что не имеют желания снова возвращаться к мирской жизни. В этом случае они подавали прошение о том, что хотят остаться в монастыре и принять постриг. Но правила все эти годы оставались неизменными, и эти послушницы должны были дожидаться окончательного решения своей участи до тех пор, пока им не исполнится восемнадцать лет.

И ни одной из них, — продолжала девушка, — так и не разрешили принять обет, пока они не отпраздновали свое восемнадцатилетие; преподобная мать-настоятельница была непреклонна в этом вопросе. Даже в тех случаях, когда послушница умоляла мать-настоятельницу, та не давала своего разрешения. Никогда! Вы ведь понимаете, что отречение от мира — это очень и очень серьезный шаг.

— Разумеется, — прошептал герцог.

— Мать-настоятельница всегда говорила о том, что каждая из нас должна сначала глубоко прочувствовать смысл своего шага, ощутить внутри себя уверенность, что впоследствии она никогда не будет сожалеть о свершившемся. И хотя мне исполнится восемнадцать лет через три месяца, я непрестанно размышляла, часто беседовала с сестрами-монахинями, обсуждала этот вопрос со своим духовником, и все они говорили мне: «Жди и прислушивайся к тому, что происходит в тебе. Не торопись принимать решение, Аме. Если господу будет угодно чтобы ты посвятила ему жизнь, тебе обязательно будет подан какой-нибудь знак». Так я и продолжала жить в монастыре, ожидая этого момента. Я постоянно размышляла об этом, молила всевышнего и все-таки никак не могла принять окончательного решения, как распорядиться своей судьбой.

И вот сегодня, — продолжала свой рассказ девушка, — когда я шла в церковь при монастыре, ко мне подошла одна из сестер-монахинь и сообщила, что меня немедленно хочет видеть мать-настоятельница. Я тут же отправилась к ней. Войдя в ее комнату, я увидела, что та не одна, там находились еще два священника, которых я раньше никогда не видела. Когда мать-настоятельница здоровалась, мне показалось, что она чем-то встревожена, это состояние выдавали ее глаза.

Мать-настоятельница взяла меня под руку, — рассказывала Аме, — словно для того, чтобы подбодрить, подвела к святым отцам и проговорила: «Господа, вот и Аме».

Один из священников, человек с суровой внешностью, как мне показалось, сообщил, что, согласно воле кардинала, я должна принять постриг немедленно, не дожидаясь совершеннолетия.

Похоже, я выглядела настолько пораженной его словами, — продолжала девушка, — настолько обескураженной, что, думаю, они с беспокойством ждали моего ответа. Оба святых отца дали мне понять, что это — приказ и я должна неукоснительно подчиниться ему. Все то время, пока священники убеждали меня в необходимости предстоящего шага, мать-настоятельница хранила полное молчание, хотя у меня создалось впечатление, что она была против. Из фразы, оброненной одним из священников, я поняла, что до моего появления в этой комнате она упорно противилась их решению. Вели они себя высокомерно. После того как святые отцы рассказали, что мне предстоит и что я должна сделать, я покинула их.