Жанна Лаваль - Месть венецианки

Как было условлено, на берегу его ждала лодка. На ней Себастьяно добрался до корабля. Ни одного огня на палубе, все паруса убраны. С левого борта висела веревочная лестница, заранее приготовленная для него. Быстро взобравшись на верхнюю палубу, Себастьяно огляделся. Вокруг — никого. Изредка скрипели снасти, какая-то полночная птица крикнула с мачты. Похоже, на корабле никого не было.

— Ну же, смелее, друг мой. — Чей-то голос сзади заставил Себастьяно резко обернуться и выхватить саблю. Но рядом никого не оказалось.

— Не прячься, Ибрагим, выходи.

— А я и не прячусь. — У кормы показался огонь свечи. — Я ждал тебя, Себастьяно. Все сделано, как ты хотел. Мы здесь одни.

Себастьяно пошел на огонек и вскоре увидел знакомое лицо Дасарлыка. Он, как обычно, насмешливо улыбался.

— Проходи, будешь гостем.

Они спустились в трюм. Ибрагим налил в пиалу холодного чаю и протянул Себастьяно.

— Не бойся. Пей смело. Если б я хотел тебя отравить, я бы не звал к себе.

— Зачем тебе все это нужно, Ибрагим? Ведь тот поединок был честным.

— Да, но я не довел его до конца. Отец учил меня, что это дурной знак. Эти два с половиной года меня преследуют неудачи, и теперь я знаю, почему. Я исполню волю Аллаха. — Глаза Ибрагима были полны решимости.

— Хорошо, Ибрагим, все будет, как ты захочешь. Только сначала скажи, почему ты так недостойно поступил тогда в Венеции?

— Как ты смеешь так говорить со мной, неверный? Я — дворянин!

— Я тоже дворянин, поэтому уверен, что похищать красавиц могут только безбожники из числа плебеев, чтобы утолить свою похоть.

— Замолчи, неверный! — закричал Ибрагим. — Это все проделки дьявола! Вы все его слуги! Тот, на сцене, сказал, что кто первый увезет царицу Елену, тот и будет обладать ею. Почему я не мог оказаться первым? Вы не хотели, чтобы мусульманин оказался ловчее вас всех? Я выиграл, но…

Лицо Ибрагима исказилось от злобы, но тут Себастьяно расхохотался.

— Почему ты смеешься, неверный. Отвечай!

— Несчастный Ибрагим. Теперь мне все ясно, — сквозь смех сказал Себастьяно.

— Ты издеваешься надо мной? Говори же быстрей, или я не отвечаю за себя.

— Неужели ты можешь убить меня, когда я держу в руке твою пиалу с чаем? Разве твой отец учил тебя этому?

Ибрагим весь побагровел от злости.

— Говори!

— Сейчас, подожди, дай успокоиться. — Себастьяно сделал глоток и поставил пиалу на стол. — Понимаешь, Ибрагим, это был театр, театральное представление.

— Ну и что? — недоумевал Дасарлык.

— Актеры изображали древнюю жизнь, и тот комедиант, который говорил о царице Елене, обращался к древним Богам, то есть к играющим их актерам. И Парис, который должен был похитить Елену, тоже актер. Он не мог обладать ею. Это была только игра, игра на сцене.

— О, Аллах! Это какая-то дьявольская игра. Зачем вы отдаете себя во власть дьявола? Я ничего не понимаю.

— Тебе трудно будет понять это.

— Все вы — неверные и будете прокляты Аллахом. Он все видит и всех покарает. Я поступил как настоящий мужчина. Я завоевал женщину, и она должна была стать моей навсегда. Никто не имел права отнять ее у меня.

— Ибрагим, ты так ничего и не понял…

— Это ты ничего не понял. Но скоро поймешь. Готовься, Себастьяно, мы закончим тот поединок здесь. — Он ударил кулаком по столу — широкое блюдо с персиками опрокинулось на пол.

— Как знаешь, Ибрагим. В любом случае благодарен тебе. Если б не ты, я не встретил бы самую очаровательную девушку на свете, которая стала моей женой.

— Кто, эта Елена? — поразился Дасарлык.

— Ее зовут Клаудиа. Царица Елена — это ее роль в тот вечер.

— У нее два имени? Не это ли проделки дьявола?

— Нет, Ибрагим. Она — божественна. Она — самая прекрасная в мире.

— Значит, ты отнял у меня ту, что принадлежала по праву мне. Ты вор и заслуживаешь смерти! — Ибрагим выхватил саблю.

— Это ты вор. Ты поступил, как подлый насильник. Ты оскорбил ее родителей, всех ее предков, — ответил Себастьяно.

— Я убью тебя, неверный! — Ибрагим набросился на Себастьяно, замахнулся саблей, но вдруг… наступил на персик, поскользнулся и, опрокинувшись на спину, всем телом навалился на огромный крюк для снастей, торчавший из досок. Крюк проткнул его насквозь… Все было кончено.

Себастьяно перекрестился и направился к выходу. Он поднялся по лестнице и вышел на палубу. Тут же его словно обдало ледяной волной — корабль шел на всех парусах в сторону открытого моря. Повсюду были турецкие матросы, а на мостике стоял капитан. Себастьяно проклинал себя за легкомыслие. Нужно было предвидеть обман.

Увидев Себастьяно, капитан что-то крикнул своей команде, и матросы оставили свои дела, вооружились и начали обступать чужака со всех сторон. Через несколько мгновений Себастьяно оказался в кольце врагов. Шансов на спасение не оставалось…

— Ты слышала? По всему городу облавы, в порту снуют янычары. Они разыскивают тебя. Султан в ярости. — Рене был очень взволнован.

— Но в чем дело? — удивилась Клаудиа. — Почему из-за моего исчезновения такой переполох?

Уже несколько дней они жили в лачуге ставриотов, приютивших их. Жизнь у сектантов была скромна и аскетична, их это вполне устраивало.

— Дело в том, — продолжал Рене, — что христиане восхищены твоим мужеством, а султан стал объектом насмешек. Сначала ты предпочла смерть его ласкам, а потом сбежала из святая святых — султанского дворца! Это пощечина всей империи! Пока они все в бешенстве, лучше побыстрее убраться в горы. Я уже договорился. Сегодня ночью нас проводят в тайный монастырь, в пещере.

— Господи, из-за облав могут пострадать невинные. Я не хотела этого…

— Да, несколько невинных уже пострадали, — с улыбкой сообщил Рене.

— Почему ты смеешься? Ведь это ужасно!

— Потому что эти несчастные — начальник дворцовой стражи и несколько янычар.

— Все равно это не смешно…

— Что-то я тебя не узнаю, Клаудиа. Где та решительность, с которой ты первая бросалась на абордаж? Где…

— Не надо, Рене. Это не самое лучшее время в моей жизни. Тогда я была совсем другая, и не по своей вине. Но я не оправдываю свой грех.

— Клаудиа, ты не должна корить себя. — Рене хотел обнять ее, но она отстранилась.

— Мне очень тревожно, Рене. Я боюсь за тебя, — она вдруг сама прильнула к нему. — Ты мне так дорог, у меня никого больше не осталось…

— Клаудиа, я всегда буду любить тебя. Веришь, я никогда никого так не любил. — Он склонил голову и запечатлел поцелуй на ее губах.

Клаудиа почувствовала, как теплота и нега разливаются по всему ее телу. Это было почти забытое ощущение, но нестерпимо сладостное.

Рене целовал ее снова и снова — целовал ее лицо, шею, грудь. Еще минута, и Клаудиа была не в силах владеть собой. Она закрыла глаза, отдавая себя во власть крепких рук Рене. Ее тело хотело ласки и нежности, хотело повиноваться чужой воле. Она была ошеломлена этим открытием и, казалось, забыла все на свете.