Дафна дю Морье - Дом на берегу

Я пошел по берегу, вверх по течению, наугад, как слепой, инстинктивно догадываясь, что если река остается у меня по левую руку, то я двигаюсь на север, и что рано или поздно полоска воды начнет сужаться, берега сблизятся, и я найду мост или брод, чтобы перебраться на другую сторону. Никогда еще я не чувствовал себя таким беспомощным и потерянным. До сих пор я определял время в этом другом мире по высоте солнца или по звездам у себя над головой — как тогда, когда ночью пересекал долину Лампетоу; но в этом безмолвии, под тихо падающими на землю хлопьями снега, не было никакой возможности понять, утро сейчас или день. Я заблудился, причем заблудился не в настоящем, с его привычными ориентирами и всегда придающим уверенности присутствием автомобиля, а в прошлом.

Первым звуком, нарушившим тишину, был всплеск — чуть впереди меня; ускорив шаг, я увидел, как с противоположного берега в воду плюхнулась выдра и поплыла против течения. То же самое проделала и гнавшаяся за ней собака, затем другая, и мгновение спустя уже с полдюжины их барахталось в воде, повизгивая и лая, преследуя выдру. Раздался чей-то возглас, за ним тут же последовал другой; сквозь снежную завесу к реке, громко крича, смеясь, подбадривая собак, бежали мужчины, и я сообразил, что они появились из-за лесочка, расположенного немного дальше, над излучиной. Двое на полном ходу ринулись с крутого пригорка прямо в реку и принялись колотить по воде палками, а третий, выхватив длинный кнут, щелкнул им в воздухе над ухом одного из псов, трусливо жавшегося на берегу, и тот пулей бросился вслед за своими собратьями.

Я подошел ближе, чтобы получше их разглядеть, и тут обнаружил, что примерно в сотне ярдов от меня река сужается; зато слева, у лесочка, берег отступал, и река широко разливалась, образуя подобие миниатюрного озера, затянутого тонким слоем льда.

Наконец совместными усилиями охотников и своры гончих выдру удалось загнать в протоку, впадавшую в озерцо; и тут все они набросились на зверька — собаки, заливаясь лаем, люди, орудуя палками. Но вдруг псы заметались — тонкий лед под ними затрещал; и в тот же миг его поверхность сделалась алой, кровь окропила белую корку над черной водой; лязгнули челюсти, и выдру, пытавшуюся найти спасение в полынье, выволокли на крепкий лед и разорвали на куски.

Озерцо, похоже, было неглубокое, поскольку люди, окликая и натравливая собак, не колеблясь ступили на лед, ничуть не беспокоясь о том, что его вдруг от берега до берега рассекла трещина. Впереди всех шел мужчина с длинным кнутом; он выделялся среди остальных своим ростом и одеянием; на нем был подбитый мехом плащ с застежками до горла, а на голове конусообразная бобровая шапка.

— Скорей гоните собак на тот берег! — крикнул он. — Лучше лишиться всех вас, чем хоть одной из них!

Он вдруг быстро нагнулся, сунул руку в гущу повизгивающих гончих и выхватил жалкие ошметки, оставшиеся от выдры, которые тут же швырнул на заснеженный берег озерца. Лишившись своей добычи, псы, скользя и отпихивая друг друга, устремились по льду туда, где она упала, в то время как люди, не столь проворные и к тому же из-за одежды стесненные в движениях, спотыкаясь и чуть не падая, с трудом ковыляли по трескавшемуся льду, и каждый шаг сопровождался криками и проклятьями; куртки и капюшоны у них побелели от хлопьев снега.

Картина была отталкивающая и жуткая, поскольку мужчина в высокой шапке, убедившись, что гончие его целы и невредимы, наконец удостоил вниманием своих неудачливых спутников и — расхохотался. Хотя он и сам промок до пояса, все же на ногах у него были крепкие сапоги, тогда как некоторые из его слуг — а я решил, что это слуги — потеряли свою обувь, когда лед треснул у них под ногами, и теперь безуспешно пытались нашарить ее в ледяной воде. Их хозяин, не переставая смеяться, первым выбрался на берег и на какую-то долю секунды снял с головы шапку, чтобы стряхнуть снег, — и тут же нахлобучил ее вновь. Притом, что нас разделяло около двадцати футов, я успел разглядеть красное, обветренное лицо с вытянутым подбородком и узнал его. Это был Оливер Карминоу.

Он пристально смотрел в мою сторону, и хотя разумом я понимал, что он не может меня видеть, поскольку я не принадлежал его миру, все же то, как он стоял там, не двигаясь, обернувшись ко мне лицом и не обращая никакого внимания на отчаянные возгласы слуг, вызывало у меня неприятное чувство, очень похожее на страх.

— Если хочешь говорить со мной, перебирайся на эту сторону! Здесь и поговорим! — внезапно крикнул он.

Совершенно потрясенный тем, что меня обнаружили, я двинулся было вперед к озерцу, но затем с облегчением увидел рядом с собой Роджера, который снова стал, если можно так выразиться, моим представителем и одновременно защитой. Я не ведал, сколько времени он уже тут находился. Должно быть, он шел за мной вдоль берега реки.

— Приветствую вас, сэр Оливер! — крикнул он. — Выше Тризмилла снегу по плечо, да и с вашей стороны долины тоже — так мне сказала на переправе вдова Роба Розгофа. Вот я и подумал, как вы тут с леди Изольдой?

— Неплохо, — ответил тот, — еды у нас хватит, чтобы продержаться несколько недель, не приведи Господи, конечно. Через день-два ветер может перемениться и принесет дожди. Что до моей супруги, то большую часть дня она сидит надувшись в своей комнате и редко удостаивает меня своим обществом. — Он произнес это с презрением в голосе, не спуская глаз с Роджера, который подошел ближе к берегу. — Ей решать, поедет она со мной в Карминоу или нет, — продолжал он. — Не в пример ей, дочери послушны моей воле. Джоанна уже просватана за Джона Петита из Ардевы; она хоть и дитя, но наряжается и прихорашивается перед зеркалом, будто взрослая четырнадцатилетняя невеста, и уже готова броситься на шею своему здоровяку мужу. Можешь передать это ее крестной, леди Шампернун, с выражением моего почтения. Пусть берет пример с крестницы, пока не поздно! — Он разразился хохотом, а затем, указав на гончих, пожиравших под деревьями то, что осталось от выдры, добавил: — Если не боишься перейти реку там, по гнилым бревнам, я дам тебе лапку выдры — можешь вручить ее леди Шампернун, с поклоном от меня. Это напомнит ей о братце Отто — он был такой же мокрый и окровавленный, — пусть повесит ее на стену у себя в Трилауне в память о родственничке. А другую лапу, если псы ее не сожрали, я вручу дражайшей супруге.

Он развернулся и, кликнув гончих, направился к деревьям, в то время как Роджер, а следом за ним и я, устремились вдоль берега и оказались возле жалкого подобия моста — нескольких связанных между собой бревен, местами ушедших под воду и страшно скользких из-за снега. Оливер Карминоу со своими подручными стоял и наблюдал за тем, как Роджер ступил ногой на этот полусгнивший мост, и когда тот под тяжестью его веса мгновенно провалился и Роджер соскользнул и упал в воду, вымокнув выше колен, они дружно загоготали, ожидая, что он повернет назад и вылезет на берег. Но он продолжал двигаться вперед, хотя вода доходила ему почти до пояса, и в конце концов перебрался на другую сторону, я же, оставаясь сухим, следовал за ним по пятам. Он направился прямо к опушке небольшого леса, где, сжимая в руке кнут, стоял Карминоу, и сказал: