Тэсса Дэр - Зачем ловеласу жениться

— Боитесь, сил маловато?

— Дело не в этом, уверяю вас…

— Значит, боитесь испачкаться?

— Нет-нет, — решительно заявила леди Вайолет. Поднявшись с кресла, она взялась за стержень чуть повыше того места, где его держала Бел. — Все, что угодно, лишь бы поскорее уехать из этого сумасшедшего дома, — пробормотала гостья. — Как все это забавно, дорогая! Я, пожалуй, позаимствую у вас кое-какие идеи, чтобы развлечь своих гостей на следующем званом вечере. Наверное, у входа всем раздам фартуки и приглашу всех дам попробовать себя в качестве уборщиц. А после чая заставлю каждого из гостей вымыть за собой чашку и блюдце.

Леди опять захихикали. Бел готова была рвать и метать, но при этом каким-то образом умудрялась сохранять внешнее спокойствие.

— На счет «три»? — процедила она сквозь зубы.

— Очень хорошо, — кивнула леди Вайолет. — О, подождите!.. У меня только что возникла блестящая мысль для осеннего бала. Мы все будем играть в молочниц!

Проигнорировав грязный намек, Бел произнесла:

— Один…

И в этот краткий ускользающий миг с ней произошло нечто странное… Сжимая в руке шест, слушая насмешливый смех дам, чувствуя, как в ней бурлит и закипает ярость, она вдруг увидела себя со стороны, увидела собственное безумие.

— Два…

О, каким искушением было бы сдаться, дать волю гневу и обозвать леди Вайолет последними словами! Затем выгнать из своего дома всех этих глупых женщина и разбить напоследок несколько фарфоровых ваз, чтобы уж как следует отвести душу.

Но Бел предпочла этого не делать. Взвесив все «за» и «против», она приняла решение. Предельно рациональное.

«Надо отпустить шест», — сказала она себе.

— Три.

В следующее мгновение Бел разжала руку и стремительно шагнула назад. И теперь она со стороны наблюдала, как…

Мощный рывок леди Вайолет возымел результат. Залежи сажи и пепла рухнули вниз, и даму, облаченную в кирпично-красный наряд, накрыло черное облако.

Отвернувшись от камина, Бел зажмурилась и прижала ладони к лицу.

И теперь уже никто не смеялся. В комнате сделалось так тихо, что Бел — так ей казалось — слышала, как оседает на пол угольная пыль. Через некоторое время она опустила руки и, открыв глаза, повернулась к камину.

Перед ней стояла леди Вайолет — вся в угольной пыли с головы до ног. Она фыркала и шипела, как пригашенный в лампе фитиль. А вокруг нее застыли в оцепенении двенадцать дам с прижатыми к носам носовыми платками.

Бел же зажала рот ладонью, но напрасно. Как бы сильно она ни прижимала пальцы к губам, предотвратить катастрофу было не в ее силах.

Она засмеялась.

Все началось с едва слышного хихиканья, быстро перешедшего в полновесные взрывы хохота. Она никак не могла сдержаться. Эта демонстрация превратилась в фарс, и брак ее тоже оказался фарсом, а она сама скорее всего сходила с ума — и с этим уже ничего нельзя было поделать, разве что посмеяться от души. Посмеяться громко и долго. Действительно, что же ты за сумасшедшая, если не можешь позволить себе хохотать как сумасшедшая?

Бел смеялась до тех пор, пока у нее от смеха не заболели бока. По щекам ее струились слезы, и она то и дело их утирала. Наконец, успокоившись, она снова взглянула наледи Вайолет. В голубых глазах гостьи, особенно ярких на присыпанном пеплом лице, застыло изумление, казалось, она не понимала, что с ней произошло.

И тут Бел, даже не осознавая, что делает, шагнула к леди Вайолет и обняла ее. И почему-то вдруг снова засмеялась — громко, весело и радостно. Потом отстранилась и, отступив на шаг, проговорила:

— Я могла бы сказать, что мне жаль ваше платье. Но согласитесь, в приглашении было сказано приходить в черном, не так ли?

Леди Вайолет молчала: казалось, она лишилась дара речи.

Бел же сняла испачканный сажей фартук и, отбросив его в сторону, обратилась к дамам:

— Что ж, на этом демонстрация завершается. Леди Грейсон сейчас передаст всем список профессиональных трубочистов, которые используют механизмы вместо детского труда. Я искренне надеюсь, что вы будете пользоваться услугами взрослых профессионалов. Если, конечно, леди Вайолет не решит сама набирать клиентов. — Захихикав, Бел направилась к двери.

София бросилась за ней:

— Бел, куда ты? Ты здорова?

— Не знаю, здорова ли я, но сейчас я направляюсь в Суррей. — Она выглянула в коридор, где на стене висели часы. — И мне надо поторопиться, не то опоздаю.

— Куда опоздаешь? — спросила София.

Не обращая на нее внимания, Бел повернулась к дамам:

— Прошу меня извинить, но я только что вспомнила об одной срочной встрече, и мне нужна… — Она снова рассмеялась и сквозь смех с трудом выговорила: — И мне нужна карета.

Стоя у платформы для выступлений, Тоби ожидал, когда Колин Брукс, снова надевший свой отвратительный желтый сюртук, объявит о его, сэра Тобиаса, победе на выборах. Но Брукс задерживался, и Тоби принялся расхаживать туда-сюда, перебрасывая трость из одной руки в другую, с трудом удерживаясь от какой-нибудь нелепой и дикой выходки — ему, например, вдруг ужасно захотелось поцеловать набалдашник трости из слоновой кости.

Действительно, почему он стал таким сентиментальным дураком? У него в Уинтерхолле имелся запас одежды, которого было бы вполне достаточно, чтобы прилично выглядеть на похоронах Йорка и на выборах, но он тем не менее отправил двоих слуг в Лондон, чтобы те привезли оттуда еще кое-что из его вещей. Однако это был лишь предлог: ему ужасно хотелось увидеть эту трость — подарок Изабель. Он мог бы потребовать, чтобы ему привезли еще кое-что из дорогих сердцу вещей — например, локон иссиня-черных волос, подушку с запахом лаванды и обрывок ткани от того красного шелкового платья… Но этой трости было вполне достаточно, и с ней он не желал расставаться.

— Что Брукс так долго? — спросил Тоби у заместителя шерифа, и тот в ответ промычал что-то невразумительное, после чего пожал плечами.

Тоби вновь принялся ходить туда-сюда вдоль платформы. Чем скорее появится Брукс, тем скорее результаты выборов станут официальными. И тем скорее он сможет отправиться в Лондон — к ней.

Каким же он был идиотом! Слова Софии помогли ему распознать свою ошибку еще до того, как он покинул пригороды Лондона. Почти всю дорогу до Суррея Тоби хмурился и злился и пришел в себя лишь к тому моменту, когда экипаж подъехал к мосту через ров, окружавший Уинтерхолл. Действительно, почему он так сглупил? Ведь если он хотел, чтобы Изабель полюбила его таким, какой он есть, ему ни в коем случае не следовало оставлять ее дома. Но он почему-то разозлился и уехал один, хотя должен был взять ее с собой.

Господи, какую внутреннюю борьбу ему пришлось пережить за эти два дня! Как ему хотелось сесть на коня, примчаться к ней — и пасть к ее ногам, вымаливая у нее прощение! Но здесь, в Суррее, его ждали неотложные дела. И тот факт, что он все же чувствовал необходимость сделать то, что должен был сделать, уже доказывал его состоятельность. Он должен был позаботиться о том, чтобы его друга похоронили достойно, должен был поддержать свою убитую горем мать — а теперь еще и укрепить свое положение в парламенте.