Елена Арсеньева - Коронованная распутница

Что он и сделал.

Катерина прокашлялась – в горле у нее пересохло, так что приходилось все время сглатывать, да и то, кажись, в безводных пустынях, кои привелось ей пройти с русской армией во время Прутского похода, не такой сушняк мучил – и хрипло спросила:

– Ты-то, Аннушка, как спаслась? Я думала, старуха тебя отравила да придушила где-нибудь.

– Отравить не отравила, но, видать, опоила каким-то дурманным зельем, отчего я была как в тумане, – пробормотала Анна, поворачивая голову и взглядывая на императрицу заплаканными, покрасневшими газами. – Выволокла она меня наверх, видит, что я жива, да и говорит: «Не взыщи, девка, но смертный твой час настал. Я перед законом виновата, а один человек посулил, что избавит меня от всех кар, коли я ему помогу. Это по его наущению сказала тебе Катька Терновская, мол, гадалка есть знатная, которая все насквозь видит. Он устроил ловушку – а ты в нее попалась!» – «Да что ж я ему сделала?!» – спрашиваю. «Ты-то ничего, – говорит Татьяниха, – а вот твоя хозяйка – сделала. И он положил себе мстить ей до самой смерти! А ты просто при ней оказалась, оттого и погибнешь с ней вместе! Жаль мне тебя, лучше бы я дала тебе зелья покрепче, ты бы и померла тихонько, а так придется тебя удавить, коли ты живая еще!» И с этими словами она протянула руки к моему горлу, – задрожавшим голосом продолжила Анна. – Но, видимо, воля к жизни еще не вполне во мне угасла, потому что я рванулась и что было сил толкнула старуху… Она покачнулась, грязь разъехалась под ее ногами, и она ударилась головой о бревенчатую стену, да не просто о стену, а о край сруба. Пришлась голова на край бревна, и мне показалось, я услышала, как череп ее хрустнул. Тут же упала она и умерла. А я сознания лишилась, но все же спустя некоторое время очнулась… И не помню, как мне удалось отползти от ее мертвого тела, а потом я снова впала в бесчувствие и не знаю, как и когда появился там государь. Он все время спрашивал, где вы, а я знай твердила, что ничего не знаю, что не было вас там и господина Монса не было, а я просто пришла погадать к старухе, да занедужила и вышла на двор, а как и что дальше было, не знаю. А теперь с ума схожу от страха – ведь я живую душу загубила! Как мне быть?

Анна обратила глаза к Катерине. В них читался вопрос, но та молчала. Не до страданий Анны было – самой бы остаться живой! Анна невзначай убила старуху – и поделом той, ведь она зло умышляла! А сама Катерина разве судья? Она ведь тоже прикончила своего бывшего мужа Иоганна Крузе, и тоже невзначай, и тоже за то, что он умышлял злодейство! И к слову, очень хорошо, что так вышло, потому что разве действительным считался бы ее брак с Петром при живом муже? Нет! А теперь он мертв.

Хотя… хотя если Иоганн был еще жив в ту пору, когда их с Петром венчали, значит, венчание все же недействительное, а Катерина вовсе не жена императора и не императрица, а просто двоемужница.

На миг она содрогнулась, а потом с привычной легкостью отмахнулась и от этой мысли. Иоганн мертв, и нечего об сем печалиться. Того мертвеца, коего нашли в проулке насаженным на кол от плетня, небось давно уже свезли на ближние божедомки… И никто не озаботился, конечно, дознанием, кто сей человек и откуда, тем паче что Иоганн сам же сказал, что жил под чужим именем.

То есть эти двое – и он, и старуха – просто получили по заслугам. И хватит о них думать, и не стоит о них переживать. Другое заслуживает размышлений.

Кто, кто был тайный недоброжелатель Катерины, который едва не свел ее со свету? Кто послал письма к Петру и Виллиму? Кто подстроил ловушку?

Да ведь по всему выходило, что больше некому, как тому же Иоганну Крузе, бывшему супругу русской императрицы! Как это Катерина прежде видела в нем лишь недалекого неудачника?! Что и говорить, годы и злоба на бывшую супругу, которая бросила его и не пожелала поддерживать, навострили его ум, хитрость и лютость. И вот он осуществил свою месть…

Что ж, коли так, то Иоганн Крузе вполне заслужил ту яму, в которую упал.

Он ее сам вырыл.

Так вот, значит, кто был той большой белой змеей, которая привиделась ей в кошмарном сне, разгадывать который она, на свою беду, побрела прямиком к черту в зубы, вернее, к той самой змее в смертельные кольца! Сон-то чуть не сбылся… Но, слава тебе, Господи, не сбылся все ж. Змея – Иоганн Крузе – раздавлена!

И с этой минуты Катерина перестала думать о нем.

Теперь куда важней улестить Петра. Пока он не желал с женой даже разговаривать. А впрочем, Катерина не сильно беспокоилась. Они с Петром и прежде ссорились и мирились, как-нибудь и теперь помирятся. Небось он и сам в глубине души уже размышляет, как бы поскорей поладить с любушкой Катериною.

Что же до Виллима…

Дрожь пробрала ее, стоило представить, что было бы, коли застали бы их вместе. Ах, не сносить им головы, как не сносила ее в свое время бедная Марья Гаментова.

Позади раздался какой-то странный звук, и Катерина резко обернулась, вся вмиг захолодев, от кончиков пальцев до глубины души. Показалось – ну вот, глупости лезут в голову! – показалось, что позади зашипела змея.

Да нет, ну откуда тут взяться змее? Это всего лишь тяжкий вздох раздался с постели, на которой лежала Анна Крамер.

Катерина рассеянно подумала, что, конечно, нужно будет вознаградить чем-нибудь бедняжку – деньгами, камушками…

Она была бы немало изумлена, коли узнала бы, что Анна Крамер в эту самую минуту тоже думает о Марье Гаментовой.

Почему? Ну почему… Да кто же может проследить прихотливое течение мыслей, тем паче – чужих!

Зеркало колебалось, дрожало. Дрожало и лицо, в нем отраженное. Зеркалом служила темная вода в кадке. Вокруг царил полумрак, и отражение казалось загадочным и удивительно красивым. Не было видно теней, залегших под глазами от многодневных страданий, впалых от недоедания щек, потемневших от долгих слез век, и узнице показалось, что красота, утраченная в заточении, вернулась к ней. А уж когда она туго-натуго заплела в косы темные волосы, когда надела белое платье, украшенное черными лентами (по просьбе узницы ей нарочно принесли это платье, так и висевшее в ее комнате во дворце со времени ареста), когда светлый отблеск белого шелка озарил ее измученное лицо, ей показалось, что красоты такой вовсе не видывал мир и что государь, конечно, не останется к ней нечувствителен. Сердце его дрогнет, он вспомнит, он вспомнит… И смилуется над несчастной преступницей!

О да, конечно, она совершила тяжкий грех… Вернее, она совершила много тяжких грехов. Разве она одна такая – великая грешница? Просто ей не повезло – она попалась. А другие умудряются вершить свои тайные делишки шито-крыто, и если даже кто-то о чем-то догадывается, в точности-то никто и ничего не знает. А она попалась по глупости, по слабости… И теперь предстоит держать ответ.