Эльза Вернер - Архистратиг Михаил

— Что это за эскиз? — рассеянно спросил Михаил.

— Портрет Герлинды фон Эберштейн, который я зарисовал на память. Ты ведь знаешь о моем приключении в Эберсбурге и о непредвиденном повышении в ранге. Странно просто! Я никак не могу отделаться от воспоминаний о маленькой спящей царевне, которая показалась мне такой смешной и в то же время такой прелестной! Образ Герлинды неизменно стоит передо мной, и даже в присутствии этой сказочной феи с золотыми волосами прелестное личико Герлинды все время заслоняло ее для меня. Между прочим, я нахожу, что молодая графиня очень изменилась с тех пор, как стала невестой. Ну, да это — обычная история при таких браках, где о взаимной склонности и чувстве не может быть и речи. И граф Рауль тоже, по-видимому, не питает к невесте особых чувств, так как обручение не мешает ему отдаваться во власть иным сладким чарам.

Михаил, сумрачно расхаживавший по комнате, вдруг остановился, как вкопанный.

— Уже? На глазах у невесты? Какой позор!

— Однако это звучит достаточно трагично! Да, вообще, знаешь ли ты графа Рауля?

— Я видел его у генерала, и с тех пор мы не раз сталкивались. Я был вынужден достаточно ясно показать ему, что он имеет дело с офицером, который в случае необходимости готов со шпагой в руке защищать свое право на уважение. Но в конце концов он, по-видимому, понял это.

Во взоре художника что-то засияло, и, внимательно приглядываясь к приятелю, он вооружился кистью и снова взялся за картину.

— Это меня очень удивляет, — спокойно сказал он, — конечно, граф Рауль имеет свою родовую гордость, но я никогда не замечал в нем сословного высокомерия. Должно быть, он имеет что-нибудь против тебя!

— Или я против него! Мне кажется, оба мы знаем, какими глазами смотрим друг на друга!

— Странно! Я знаю графа только с самой милой стороны. Что же касается его обручения, то всем известно, что это — дело рук деда. Его превосходительство изволили приказать, и внук склонился перед высочайшим приказом!

— Тем позорнее все это! — с пламенной ненавистью крикнул Роденберг. — Кто заставляет его повиноваться? Почему он не воспротивился? Только этот ваш хваленый Штейнрюк со всей своей рыцарственностью — просто трус, у которого не хватает храбрости для моральной борьбы!

— Ну, Раулю плохо пришлось бы, если бы он вздумал пойти наперекор деду! — небрежно заметил Ганс, не переставая работать. — Говорят, генерал муштрует домашних так же строго, как и своих солдат, и не терпит ни малейшего противоречия. Ты-то ведь хорошо знаешь своего начальника! Решился бы ты открыто пойти против него и сказать ему в лицо «нет»?

— Я наговорил ему немного побольше, чем простое «нет»!

— Ты? Генералу?

Ганс был так поражен, что на минутку даже опустил кисть. Но Михаил, забыв всякую осторожность, дал увлечь себя гневному порыву.

— Да, генералу графу Штейнрюку! Он хотел и меня тоже покорить своим властным взором, тем повелительным тоном, которому все повинуются, он приказал мне замолчать, но я все-таки не смолчал! Он должен был выслушать от меня такие вещи, каких никогда не слыхивал во всю свою жизнь. Я без стеснения бросил ему в лицо обвинение, и он выслушал меня! Теперь-то мы, конечно, порвали друг с другом, но он, по-крайней мере, знает, во что я ставлю его имя и графскую корону, он знает, что я готов его самого и весь его род...

— Сбросить с высоты ста миллионов метров в пропасть? Наконец-то! — торжествуя воскликнул художник, только что сделавший кистью несколько последних мазков. — Браво, Михаил! Теперь ты опять можешь прийти в прежнее унылое настроение, теперь я поймал!

— Что ты поймал? — удивленно спросил Михаил.

— Выражение, вспышки молний во взоре, которые я никак не мог уловить для лица моего архистратига! Ты был восхитителен в гневе! Святой Михаил во плоти, да и только!

Только теперь Роденберг почувствовал, насколько далеко зашел в своем гневе, и закусил губы.

— Значит, ты умышленно раздражал меня и хладнокровно наблюдал? Ганс, этому нет названия!

— Может быть, но это было необходимо. Взгляни сам на картину и увидишь, что стало с выражением лица архангела. Мне удалось достичь этого несколькими мазками.

Михаил подошел к картине, но, прежде чем он успел высказать какое-либо замечание, Ганс обнял его за плечи и сказал, сразу становясь серьезным:

— А теперь признайся, что такое стоит между тобой и Штейнрюком? Почему ты так ненавидишь графа Рауля и что дает тебе право говорить так непочтительно с генералом? Тут есть что-то, о чем ты умолчал!

Роденберг вместо ответа мрачно отвернулся.

— Неужели я не заслуживаю твоего доверия? — с упреком сказал Ганс. — У меня никогда не было от тебя тайн, и я могу требовать от тебя того же. Какое отношение можешь иметь ты к генералу Штейнрюку?

Последовала краткая пауза, затем Михаил холодно и твердо сказал:

— Такое же, как и граф Рауль.

Ганс посмотрел на него изумленным взором: ему казалось, что он ослышался.

— Что это значит? Генерал…

— Генерал — отец моей матери. Ее звали — Луиза Штейнрюк!

Был мрачный дождливый день, когда граф Рауль Штейнрюк поднимался по лестнице одного из домов аристократического квартала. Позвонив в дверь второго этажа и узнав от лакея, что мсье Анри де Клермон дома, Рауль сбросил пальто на руки слуге и вошел в комнаты со свободой, доказывающей, что он здесь свой человек.

При входе графа в салон молодой человек, стоявший у окна, обернулся и подбежал к гостю с выражением живейшей радости.

— Наконец-то ты, Рауль! А мы уже отказались от надежды видеть тебя сегодня!

— У меня только полчаса свободных, я прямо из министерства! — ответил Рауль, бросаясь в кресло.

— В таком случае будущий глава правительства, конечно, в отвратительнейшем настроении! — смеясь, сказал Клермон. — Важные государственные заботы — не свой брат!

Разговор велся на французском языке. На вид Анри де Клермон был несколькими годами старше Рауля. У него была очень элегантная внешность, и вообще он производил бы весьма благоприятное впечатление, если бы не глаза, которые смотрели с какой-то странной настороженностью. Они были пытливо устремлены и на Рауля, когда тот ответил с явным раздражением:

— Глава правительства! Государственные заботы! Если бы ты только знал, через какую сухую и скучную пустыню приходится пробираться мне! Я уже целый год служу в министерстве и все еще не выхожу за пределы самых незначительных, пустяков. В глазах нашего начальника граф Штейнрюк не имеет ровно никаких преимуществ перед первым попавшимся чиновником из мещан!

— Да, у вас крайне педантичны в таких делах, — иронически сказал Клермон. — У нас обыкновенно повышение по службе совершается очень быстро, раз обладаешь аристократическим именем и связями. Значит, тебе по-прежнему не доверяют ничего важного?