Виктория Холт - Госпожа замка Меллин

– Я не знала, что Мышка меня боится, – сказала Элвина.

– Твой отец хочет, чтобы ты научилась ездить верхом, – сказала я и тут же пожалела об этом.

Мне не следовало этого говорить. Мои слова напомнили ей о прошлых страхах и унижениях, она снова смотрела на меня с испугом, и я почувствовала новый приступ негодования к этому надменному человеку, способному так пренебрегать чувствами ребенка.

– Как было бы замечательно удивить его, – сказала я. – Я хочу сказать… Вот если бы ты научилась скакать на лошади и прыгать через барьеры, а он бы ничего не знал об этом, пока сама ему не покажешь…

Радость, отразившаяся на ее лице, отозвалась во мне болью, и я в который уже раз подумала о том, каким жестоким должен быть человек, способный лишить своего ребенка любви, которой ей так недостает.

– Элвина, давай попробуем.

– Хорошо, – ответила она. – Давайте попробуем. Я пойду надену костюм для верховой езды.

Тут я вспомнила, что у меня нет ничего подходящего. Пока я жила у тети Аделаиды, мне не часто случалось надевать амазонку. Она сама неважная наездница, и ее никогда не приглашали принять участие в охоте. Поэтому я тоже была лишена возможности прогуляться верхом. Когда я в последний раз примеряла свою амазонку, то заметила, что ее в нескольких местах проела моль. Тогда-то я и смирилась с мыслью о том, что мне уже никогда не понадобится новое платье для верховой езды.

Элвина смотрела на меня с недоумением, и я сказала ей:

– У меня нет подходящего платья.

Она было расстроилась, но тотчас улыбнулась:

– Идемте со мной.

У нее был почти заговорщицкий тон, и эта перемена в наших с ней отношениях доставила мне огромное удовольствие: я чувствовала, что мы сделали большой шаг навстречу друг другу и нашей дружбе.

По галерее мы прошли в ту часть дома, куда мне, по словам миссис Полгрей, ходить не позволялось. Перед одной из комнат Элвина остановилась и, казалось, собирается с духом, чтобы войти. Наконец она распахнула дверь и отступила на шаг, пропуская меня вперед: почему-то ей захотелось, чтобы я вошла первой.

С первого взгляда можно было определить, что это гардеробная. Комната была небольшая, с огромным зеркалом, шифоньером, высоким комодом, шкафом для белья и дубовым сундуком. В ней, как и во многих других комнатах этого дома, было две двери. Все комнаты галереи вели одна в другую, и в этой комнате вторая дверь тоже стояла слегка приоткрытой. Когда Элвина направилась к ней, я пошла следом и заглянула в ту комнату.

Это была спальня – просторная, красиво обставленная, на полу ковер в голубых тонах, на окнах шторы из голубого бархата, у стены – кровать с пологом. Хотя я знала, что кровать большая, она не казалась такой из-за размера комнаты.

Заметив, с каким интересом я рассматриваю спальню, Элвина расстроилась. Она подошла к двери и прикрыла ее.

– Здесь много одежды, – сказала она, – и в комоде, и в шифоньере. Наверняка найдется и платье для верховой езды. Вы сможете подобрать что-нибудь для себя.

Она откинула крышку сундука. Чувствовалось, что она взволнована, а я была так рада, что мне удалось найти ниточку к ее сердцу, что позволила себе на какое-то время забыть о том, что я гувернантка.

В сундуке лежали платья, юбки, шляпы и обувь.

Элвина быстро произнесла:

– На чердаке еще больше одежды. Огромные сундуки с платьями, в которых ходили еще бабушки и прабабушки. Когда у нас бывали гости, они любили надевать старую одежду и разыгрывать спектакли.

Я вынула дамскую шапочку из черного бобра – несомненно, это была шапочка для верховой езды. Я надела ее, и Элвина рассмеялась. Ее смех растрогал и взволновал меня гораздо сильнее, чем какое-либо другое событие с момента моего появления в этом доме. Это был смех ребенка, который не привык смеяться: смущенный и какой-то виноватый. Я твердо решила, что отныне она будет смеяться часто, не испытывая при этом ни малейшего чувства вины или стыда.

Внезапно она замолчала, словно вспомнив о том, где находится.

– У вас в ней такой забавный вид, мисс, – сказала она.

Я встала и подошла к зеркалу. Определенно я выглядела не так, как всегда. Глаза блестят, а волосы под черным мехом отливают бронзой. Я решила, что выгляжу несколько более привлекательно, чем всегда, и что Элвина именно это имела в виду, сказав, что у меня забавный вид.

– Сейчас вы совсем не похожи на гувернантку, – объяснила она, извлекая из сундука платье из черной шерсти, отделанное тесьмой и бахромой, с голубым воротничком и манжетами.

Это была очень элегантная амазонка. Приложив платье к себе, я сказала:

– Думаю, оно мне подойдет.

– Примерьте его, – предложила Элвина и добавила, – только не здесь. Наденьте его у себя. – Казалось, что ее внезапно охватило желание поскорее уйти из этой комнаты. Она бегом бросилась к двери.

Я подумала, ей не терпится начать урок, а времени у нас не так уж и много, так как нам нужно успеть вернуться к чаю, который в Маунт Меллине подают ровно в четыре.

Взяв платье и шапочку, я направилась в свою комнату, а Элвина поспешила к себе. Оставшись одна, я немедленно примерила амазонку.

Не могу сказать, что платье сидело идеально, но поскольку у меня никогда не было дорогих нарядов, я с готовностью забыла о том, что оно тесновато в талии, да и рукава несколько коротковаты, потому что на меня из зеркала смотрела незнакомая женщина. Надев меховую шапочку, я осталась очень довольна собой.

Элвина уже переоделась, когда я зашла к ней. При виде меня ее глаза широко раскрылись, и она принялась рассматривать меня с таким интересом, словно видела впервые.

Мы спустились вниз. В конюшне я велела Билли Тригаю оседлать Кувшинку для Элвины и какую-нибудь лошадь для меня, поскольку у нас будет урок верховой езды.

Он глядел на меня с изумлением, и мне пришлось поторопить его, сказав, что у нас мало времени.

Когда, наконец, все было готово, я направила свою лошадь к загону, ведя на поводу Кувшинку, на которой сидела Элвина.

Мы занимались около часа, и, когда пришло время уходить, я поняла, что в наших с Элвиной отношениях произошла заметная перемена. Она еще не полностью доверяла мне – для этого прошло еще слишком мало времени – однако я твердо знала, что Элвина больше не считает меня врагом.

Я сосредоточила все усилия на том, чтобы вселить в нее уверенность в себе. Я велела ей разговаривать с лошадью, заставляла ее откидываться в седле и смотреть на небо почти лежа на спине у лошади, затем учила ездить с закрытыми глазами. Снова и снова я заставляла ее садиться в седло и спешиваться. Все это время Кувшинка шла шагом, и к концу нашего первого урока Элвина почти избавилась от своего страха, а это было именно то, чего я добивалась.