Виктория Холт - В тени граната

Фердинанд заговорил о другом.

— Англичане стремятся заполучить Гиень.

— Глупый проект, обреченный на провал,— сказал Хименес.

Фердинанд лицемерно улыбнулся.

— Это они сами должны решить.

— Несомненно, Ваше Величество разожгло эти честолюбивые устремления в душе молодого короля Англии.

Фердинанд недоуменно поднял плечи.

— Разве это меня касается, если король Англии жаждет вернуть себе территории во Франции?

— Вполне возможно,— возразил Хименес,— поскольку англичане отвлекут французов, и вы сможете спокойно войти в Наварру.

Хитрая старая лица! — подумал Фердинанд. Все-то он знает о европейских делах. Сидел там в своей мрачной келье в своем зловещем старом университете, царапая свою многоязычную библию вместе со своими учеными. Потом бросил один лишь взгляд на положение дел, и все ему стало так ясно, как и тем, кто часами изучал его.

Этот человек гений. Подумать только, что Изабелла обнаружила его дар и использовала. Если бы я только мог переманить его на свою сторону, завоевание Наварры можно было бы считать уже состоявшимся.

Но примас был не на его стороне; воевать с мирным государством противоречило его принципам. Хименес не желал войны. Он хотел мира, чтобы он мог создать великую христианскую страну, самую сильную в мире, в которой никто не мог бы жить и процветать, если не являлся христианином. Его сердцу была дорога инквизиция; он стремился, чтобы каждый испанец стал таким же набожным, как он сам, и Хименес был готов обречь их на муки, чтобы заставить стать такими, ибо он, ни минуты не колеблясь, подвергал мукам самого себя. Фердинанду было известно, что под великолепным одеянием, приличествующим его сану — которое он носил только потому, что ему было так приказано самим Папой,— на нем была власяница и францисканская ряса из грубой саржи.

«Мы всегда будем в разных лагерях», — подумал Фердинанд. Между мной и этим монахом-аскетом неизбежны достоянные столкновения.

Однако, он все же не сможет меня удержать. Я должен заманить англичан во Францию и я добьюсь этого, потому что при королевском дворе Англии у меня самый лучший посол, какого только можно иметь. Моя дочь — королева — и король нежно ее любит; так как король молод, неопытен и необыкновенно тщеславен, нетрудно будет добиться желанной цели.

Он заговорил о других вопросах, потому что понял, что бесполезно пытаться убедить Хименеса в необходимости завладеть Наваррой. Но все время продолжая думать об инструкциях, которые пошлет в Лондон Катарине и Луису Каросу. Имея, в качестве своего союзника, англичан, он справится и без одобрения Хименеса.

Фердинанд скрыл свою обиду и изобразил такие дружеские чувства к примасу, что проводил до его покоев. При виде изысканно украшенной постели, достойной кардинала, главного инквизитора и примаса Испании, его губы тронула легкая усмешка, потому что он знал, что Хименес пользуется ею для церемониальных случаев, а сам спит на грубом соломенном тюфяке, подложив под голову полено вместо подушки. Такому человеку нельзя было занимать такое положение в огромной стране.

Вернувшись в свои апартаменты, Фердинанд, тем не менее, не терял времени и стал писать своему послу в Лондоне.

Короля Англии следует убедить без промедления присоединиться к Испании в войне против Франции. Королева Англии должна оказать влияние на своего супруга. Конечно, было бы неразумно дать ей понять, что, склоняя Англию к военным действиям, она служит скорее Испании, чем Англии; но ее следует заставить использовать все свое влияние, чтобы убедить короля. Ясно, что короля сдерживают некоторые его министры. Этим министрам следует посулить взятки... все, что они пожелают... чтобы они перестали отговаривать короля Англии от участия в войне. Но самой влиятельной фигурой при английском дворе была королева, и если Карос не сумеет убедить ее сделать то, что хочет ее отец, ему следует посоветоваться с ее духовником и пусть священник укажет Катарине, в чем ее долг. Фердинанд опечатал депеши, вызвал гонцов, и, когда те удалились, сел, нетерпеливо постукивая носком туфли. Он чувствовал, что переутомился, и это вызывало его раздражение, потому что это лишний раз говорило о том, что он стареет. С сожалением он вспоминал о тех днях, когда был здоров и полон энергии; он был человеком действия и мысль о надвигающейся старости страшила его.

Если он не сможет быть полководцем, ведущим в бой солдат, государственным деятелем, искусно находящим пути, чтобы преодолеть своих противников, крепким и здоровым любовником, отцом, порождающим детей, что же тогда ему остается? Он был не из тех, кто может спокойно наслаждаться старостью. Он всегда и прежде всего был человеком действия.

А теперь у него седина в бороде, мешки под глазами и ломота в суставах. У него молодая и красивая жена, однако разница в их возрасте портила ему все удовольствие с ней, потому что рядом с ней он не мог забыть о своих годах и даже еще острее ощущал свой возраст.

Он страстно желал сыновей, потому что чувствовал растущую враждебность к своему юному внуку Карлу, мальчику, воспитывавшемуся во Фландрии, который мог унаследовать не только владения своего деда императора Максимилиана, но и владения Изабеллы и Фердинанда и все испанские колонии... если только супруга Фердинанда Гермэна не подарит ему сына, кому он мог бы оставить Арагон.

Так много! — думал Фердинанд. Для одного маленького мальчика, который сам ничего для этого не сделал!

Он вспомнил, какую им с Изабеллой пришлось вести с самого начала борьбу, чтобы завоевать Кастилию, и его вновь охватила тоска о юности. Со смешанными чувствами он вспомнил Изабеллу — великую королеву, но иногда и неудобную супругу. Его Гермэна более сговорчива, не могло быть и речи о том, чтобы она использовала свое влияние против него — во всяком случае она не пользовалась никаким авторитетом. И все же... те проведенные с Изабеллой дни борьбы и триумфа были незабываемы.

Но прошло уже столько много лет, как она умерла, и ее дочь Хуана, лишь номинально королева Испании, проводит свои трагические дни в уединении в замке Тордесилья, слоняясь из комнаты в комнату; ее ум настолько затуманен, что она разговаривает с теми, кто уже умер, или же неделями хранит молчание; она ест на полу, как животное, никогда не моется и без конца оплакивает покойного супруга, который славился своей неверностью и красотой.

Для нее, конечно, это трагедия, но не для Фердинанда, поскольку именно из-за безумия Хуаны он правитель Кастилии. Если бы не это, он был бы просто незначительным правителем Арагона, которому не следовало забывать, как многим он обязан своему браку с Изабеллой.

Но с прошлым покончено, и когда-то здоровый и энергичный мужчина теперь ощущает свой возраст.