Виктория Холт - В тени граната

Наконец, музыка затихла, и Генрих остановился, одаряя милостивой улыбкой всех собравшихся.

— Вы видите,— провозгласил он,— что на костюмах исполнителей есть золотые буквы. Это мои инициалы и той, что так мне дорога. А теперь я предлагаю леди подойти и взять себе эти переплетенные инициалы; надеюсь, они сохранят их, а когда им придет время выходить замуж, постараются жить в полном согласии и последовать примеру своей королевы и... Сэра Преданное Сердце.

Леди ринулись вперед. Катарина заметила, что многие бросали кокетливые взгляды на короля, и тогда почувствовала благодарность королю за его преданность и устыдилась, что порицала его. Он просто мальчик, сказала она себе, мальчик, который хочет быть хорошим. Внезапно послышались крики с другого конца залы, где стояла золотая беседка, теперь превратившаяся в несколько деревянных стоек. Простой народ, которому, как того требовали обычаи, разрешили посмотреть, как пирует, танцует и веселится их король, ринулся вперед.

Молодым леди предложили снять с короля его украшения — хорошо, пусть они так и сделают, а мужчины помогут им в этом.

Послышались испуганные и удивленные возгласы танцоров, которых окружили со всех сторон. Сам король попал в руки полудюжины смеющихся мужчин и женщин, но в их глазах было нечто большее, чем смех. Они увидели роскошь Вестминстерского дворца и сравнили его со своим домом; они увидели мужчин и женщин, чья одежда была покрыта сверкающими драгоценностями и золотыми украшениями, каждое из которых позволило бы им жить в роскоши много лет.

Это был их король, их возлюбленный король, но толпа, чувствующая свою сплоченность перед лицом правителей, заслышав призыв, была неизменно готова. Здесь же был всего лишь маскарад, и люди прониклись духом маскарада. Они не причинят вреда своему прекрасному королю, но им нужны его драгоценности.

Слушая, как протестуют его друзья, чувствуя, как к нему все ближе придвигаются люди с не очень приятным запахом, Генрих перестал быть мальчиком, ищущим наслаждения. Он немедленно стал проницательным и хитроумным мужчиной. Он не знал страха, всегда чувствовал, что сможет справиться с любой ситуацией; как можно чаще общаясь со своим народом и находя в этом удовольствие, он мог понять их; поэтому из всех знатных мужчин и женщин в этой зале король был самым спокойным и самым мудрым.

Эти голубые глаза, так легко загоравшиеся яростью от неосторожного слова придворного, были полны веселья. Они явно были полны смеха. В свою игру он поиграл, теперь должен поиграть в игру народа; при этом он не забыл, что все еще был главным игроком.

Он улыбнулся, глядя прямо в глаза хорошенькой юной швее, оторвавшей золотую пуговицу с его дублета.

— Пусть от нее еще ярче засияют твои прелестные глазки,— сказал он.

Та испуганно вспыхнула, потом повернулась и убежала.

С него сорвали все его драгоценности, стащили с его плеч плащ, так что на нем остался только дублет и штаны. Он рассмеялся, видя, что люди, сдирая с его придворных ценности, обращаются с ними белее бесцеремонно чем с ним. Более того, он также увидел, что в зал ворвалась с поднятыми алебардами охрана и приступила к делу — схватила несколько человек и загнала их в угол зала, откуда те стали громко их поносить.

Быстро оглядевшись вокруг, Генрих заметил, что растрепанные леди в замешательстве и что сэр Томас Невет, который взобрался на одну из стоек беседки и висит там,— совершенно голый. Сэр Томас так яростно протестовал, что толпа содрала с него не только драгоценности, но и всю его одежду.

Глядя на цепляющегося за стойку Невета, Генрих внезапно разразился оглушительным хохотом — это был сигнал. Ясно, что король намеревался отнестись к происходящему как к одной из маскарадных забав, и всем следовало сделать то же самое. До того ворчавшие простолюдины, теперь тоже засмеялись. «Боже, храни короля!» — кричали они и делали это искренне. Он не разочаровал их. Это была честная игра, и такого короля им нечего бояться.

Генрих закричал придворным:

— Почему вы такие мрачные? Мой народ попользовался добром. Давайте оставим все, как есть — должен признаться, я голоден да и пить тоже хочется.

С зажатой в руках добычей простолюдины не противились, когда их выдворяли из зала. Сюда доносились отзвуки их смеха. Они были в восторге. Они любили своего короля. Теперь, когда он будет проезжать по улицам, они будут приветствовать его еще громче, чем раньше.

Катарина, с растущим ужасом наблюдавшая этот инцидент, была немало поражена поведением короля. Она ожидала, что он зарычит от гнева, призовет охрану, подвергнет наказанию людей; однако, она, не спускавшая с него глаз, не увидела никаких признаков гнева на его разгоряченном лице.

Теперь она поняла, что он не просто мальчик. Он король. И он оценит свою корону дороже всех драгоценностей в мире. Он не беспомощный мальчик, потому что знает, что корона остается у него по воле народа. Он может неистово гневаться на своих придворных, может без колебаний послать их на плаху, но лицом к лицу с толпой явит лишь свое милостиво улыбающееся лицо.

Значит, она не знает этого человека, за которого вышла замуж и которого, ей казалось, она знает; от этой мысли в душе у нее зашевелилось опасение.

Он уже стоял рядом с ней с озорным видом в своем дублете и штанах.

— Пойдем, Кейт,— сказал он,— я умираю от голода.

Он взял ее за руку и повел в свои покои, где их ожидал пир; и сидя за этим столом на почетном месте с Катариной по правую руку от него, Генрих весело обозревал своих придворных в разорванных одеждах, но никому не позволил удалиться кроме сэра Томаса Невета, который, как он сказал, ради приличия должен найти себе что-нибудь одеться.

— Друзья мои,— заявил Генрих,— то, что вы потеряли — дар простонародью. На этом и покончим. А теперь за дело!

И, смеясь, набросился на доброе красное мясцо, которое так любил.

Графиня Девонширская бесцеремонно вошла в покои королевы. Катарина любезно приняла любимую тетушку своего супруга, но сразу же заметила, что графиня встревожена.

— Принц, Ваше Величество,— выпалила она.— У него была беспокойная ночь и ему, видимо, трудно дышать.

Катарину охватили мрачные предчувствия.

— Я должна немедленно отправиться к нему,— сказала она.

Графиня немного успокоилась.

— Я вызвала к нему врачей. Они полагают, что Его Высочество простудился и через несколько дней ему, может быть, будет лучше.

— Тогда я не скажу королю... пока.

Графиня поколебалась, потом произнесла: — Может быть, лучше сказать королю, Ваше Величество. Он пожелает увидеть сына.

Катарина помертвела от страха. Значит, ребенку хуже, чем они говорят. Они пытаются подготовить ее, не сразу сообщить ей дурные вести.