Евгения Марлитт - Совиный дом

— Клодина, знаешь, зачем я приехала? — спросила со страстным волнением герцогиня. — Затем, чтобы употребить свои последние силы для спасения пламенно желаемого счастья того, кто мне дороже всех на свете! Когда я уехала в Канны, моя глупая слабость, мое раненое самолюбие боролись с благими намерениями. Клодина, герцог любит тебя, а меня никогда не любил. Он любит тебя со всей честностью и силой, на какие способно его благородное сердце. За время моего замужества я научилась читать в каждой черте его лица: он любит тебя, Дина! И он никогда не забудет тебя. Не сиди так молчаливо, ради Бога, отвечай!

— Ты ошибаешься! — воскликнула испуганно Клодина и отстраняюще протянула вперед руки. — Ты ошибаешься, его высочество не любит меня больше, это заблуждение с твоей стороны. Ты не должна была думать об этом, не должна была приезжать!

— О, неужели ты думаешь, Дина, что любовь можно сбросить, как платье? — сказала герцогиня. — Что можно решить: с завтрашнего дня перестану любить, и кончено?! Нет, нет, так сердце не создано!

Клодина молчала. Потом начала говорить решительно и сильно:

— Я никогда не выйду замуж иначе, чем по взаимной любви! Прости, мой друг, но я не могу дать тебе обманчивых обещаний. Распоряжайся всем! Если нужно, то и моей жизнью, только не требуй этого.

Герцогиня в упор смотрела на Клодину. В комнате все смолкло…

— Бедный человек! Я думала, что и тебе будет так хорошо, — сказала она, скорее про себя. — Нет, этого не будет! — Потом громче добавила: — Какая путаница! Ты любишь Лотаря, а он… Бедная маленькая принцесса!

— Элиза! — воскликнула Клодина, и губы ее задрожали. — Я ведь не хочу лишать его счастья, что ты обо мне подумала? Никогда! Никогда! Если любишь меня, — поспешно продолжала она, — возврати ему от моего имени свободу, я знаю, что ты будешь говорить с ним об этом.

— Завтра, — сказала герцогиня.

— Так отдай ему это! — Она сдернула с пальца обручальное кольцо. — Здесь счастье принцессы, возьми его и оставь меня идти своей дорогой, одинокой и далекой от всего, что может напоминать мне о нем!

Клодина встала и пошла к двери.

— Клодина, — проговорила слабым голосом герцогиня и схватила кольцо худой рукой. — Дина, не уходи так от меня! Кто несчастнее из нас двоих? Помоги мне лучше, чтобы вышло хоть немного хорошего из всего этого.

Клодина вернулась.

— Что я должна сделать? — покорно спросила она.

Герцогиня попросила воды, потом велела Клодине принести шкатулку, открыла ее и подала молодой девушке лист бумаги.

— Вот список вещей, которые я желаю, чтобы раздали после моей смерти. Спрячь его — это копия, подлинная бумага у герцога.

— Ты не должна так ужасно волноваться, Элиза!

— Я буду спокойна, когда приведу все в порядок, Дина. Прочти вслух, не пропустила ли я чего-нибудь. Никто не должен думать, что я забыла его!

Клодина начала читать дрожащим голосом. Иногда слезы мешали ей — все было с такой нежностью, с таким вниманием продумано, все свидетельствовало об удивительном расположении к людям…

«Моей дорогой Клодине принадлежит вуаль из брюссельских кружев, которую я надевала к венцу».

Расстроенное лицо молодой девушки покрылось яркой краской. Она знала, о чем думала герцогиня, когда писала это.

— Возьми ее назад! Возьми ее назад! — зарыдала она и опустилась на колени около постели.

— О, как плохо, как плохо, — сказала герцогиня, — и ты, и он несчастливы. Вы — самые дорогие для меня люди!

Клодина поцеловала горячие руки больной и поспешно вышла из комнаты.

Горе слишком сильно бушевало в ней. Она выплакалась в зимнем саду, под пальмами и магнолиями. Тихий плеск фонтана успокоил немного ее страстное отчаяние, и через несколько минут Клодина овладела собой настолько, что могла пойти проститься с герцогиней. Когда она бесшумно отодвинула шелковый полог, больная, по-видимому, дремала с горестной складкой вокруг рта.

В передней Клодина встретила доктора; он приветливо поздоровался с ней.

— Неужели конец так близок? — спросила потрясенная девушка. Он дружески протянул ей руку.

— Покамест есть дыхание, есть и надежда, фрейлейн. Но по человеческим расчетам, жизнь ее высочества скоро погаснет, как свеча: она заснет от истощения.

Клодина невольно указала ему на свою руку.

— Господин советник!

— Ах, милостивая госпожа, — сказал расстроенный врач, — это уже не поможет. Здесь все кончено! — он указал на грудь. — Я иду к герцогу, чтобы сообщить ему о состоянии ее высочества, — тихо продолжал он, идя с молодой девушкой по коридору. — Его высочество получил неприятную новость. Вы, верно, уже знаете? Пальмер исчез и произвел большое смятение.

— Он поехал прошлой ночью во Франкфурт, — сказала изумленная Клодина. — Я видела его на вокзале в Вэрбурге и подумала, что он едет навстречу их высочествам.

— Этот плут уже давно пересек границу, — проговорил доктор. — Поехал навстречу? Почему вы так решили?

— Я слышала, как он говорил об этом с фрау фон Берг.

Клодина замолчала: удивительное происшествие вдруг стало ей понятно.

— Они подходят друг другу, — засмеялся доктор, — но я все-таки расскажу герцогу. Завтра мы получим известие, что и она уехала, так же скоропалительно. Не годится злорадствовать, но я не могу удержаться от этого по отношению к ее светлости принцессе Текле: она удивительно покровительствовала почтенной даме… Покойной ночи, фрейлейн!

Слова доктора исполнились. На другой день в замке узнали, что фрау фон Берг внезапно исчезла. Она не оставила за собой ни смятения, ни беспорядка, а только связку писем герцогине и письмо его высочеству. Но ангел-хранитель, стоявший у дверей в лице фрейлины Катценштейн, тотчас догадался, что этот пакет не годится для ее высочества и решительно передал его герцогу. Старая фрейлина вошла к герцогу в то время, как он со вздувшимися от гнева жилами на лбу разбирал ворох бумаг, в комнате находился и обер-полицмейстер.

Герцог подумал, что фрау фон Катценштейн пришла сообщить ему о состоянии здоровья ее высочества. Вместо того она передала ему перевязанную голубой ленточкой пачку писем, на верхнем из них был адрес фрау фон Берг, надписанный рукой его высочества.

Герцог побледнел.

— И это должно было быть передано герцогине? — спросил он сдавленным от бешенства голосом, посмотрев на свидетелей своей шумной юности, того времени, когда он так охотно бывал у господ фон Берг, ужинал и играл в баккара в голубой кокетливой гостиной красивой женщины.

Эта женщина, которая отравила последние дни умирающей своей подлостью, стремилась потревожить и ее последние часы!

— Благодарю вас, милостивая государыня, — сказал потрясенный герцог. Он бросил в камин письма, а затем и другие бумаги, после чего невольно вытер пальцы батистовым платком.