Элизабет Стюарт - Великодушные враги (Право на измену)

Она пристально смотрела ему в глаза, в ее собственных светилось глубокое, искреннее чувство.

— Насколько дорога? Давай не будем играть словами. Я хочу знать правду.

Александр не колебался ни секунды.

— Мой меч к твоим услугам, Диана. Моя жизнь тоже, если она когда-нибудь тебе понадобится.

Диана тоже не замедлила с ответом.

— А Джонет Максвелл? Насколько она тебе дорога?

Он не отвел взгляда.

— Если будет нужно, я отдам жизнь за Джонет. Жизнь и душу.

— Понимаю, — тяжело вздохнула она. — Что ж, я хотела правды, и я ее получила. Жестокую, но правду.

— Меньшего ты не заслуживаешь.

Диана покачала головой и послала ему горькую улыбку.

— Из всех, кого я знаю, ты — единственный мужчина, умеющий так отказать женщине, чтобы она чувствовала себя польщенной. Увы, я слишком долго принимала наши с тобой отношения как нечто само собой разумеющееся. — Тут она отвернулась и налила себе еще вина. — Я хочу, чтобы ты знал: мое предложение все еще в силе. Подумай об этом, Алекс.

Раздались шаги. В дверях появился лакей и замялся на пороге, не решаясь войти.

— Госпожа, граф Мьюр ждет внизу. Он хочет поговорить с лордом Хэпберном.

Диана резко поставила бокал на стол.

— Скажите ему, чтобы…

— Все в порядке, Диана. Я почти ожидал этого визита, — перебил ее Александр. — Проводите его сюда, Фрэнсис.

Диана обернулась.

— А ты не наделаешь глупостей? Обещай мне, Алекс.

— Ни-ни-ни, дорогая, никаких убийств в твоей гостиной, обещаю.

Диана хитро прищурилась, глядя на него.

— Знаешь, поразительно, но ты на него больше не сердишься! Господи, неужели ты перестал ненавидеть даже Роберта Максвелла?

Александр потупился.

— Скажем так: за последние несколько дней я стал испытывать к нему нечто вроде жалости. Посмотрим, что его больше взбесит: моя ненависть или сочувствие?

— Лорд Мьюр, — объявил лакей.

В последний раз с тревогой посмотрев на Александра, Диана двинулась к дверям. Роберт Максвелл чопорно поклонился ей, но она вышла, не удостоив его даже взглядом. Он встретился глазами с Александром.

— Я пришел поговорить с тобой, Хэпберн. О деле, которое касается нас обоих.

Александр даже не поднялся, чтобы поприветствовать гостя. Мьюр выглядел скверно. Но дело было не в кровоподтеках, обезобразивших его лицо, и не в разбитой нижней губе. Его зеленые глаза горели по-прежнему, хотя и заплыли от побоев и выглядывали из припухших, лиловых от синяков век, точно глаза узника, запертого в темницу. Как ни странно, Александр совсем не ощущал удовлетворения.

— Ты, конечно же, удивлен, — начал Мьюр. — Поверь мне, если бы этого можно было избежать… — он запнулся и тяжело перевел дух.

— Да нет, по правде говоря, ваш визит меня не удивил, — ответил Александр, кивком головы указывая гостю на кресло. — Просто мне интересно было узнать, каким будет ваш следующий ход в этой игре.

— В игре? — возмутился Мьюр. — Значит, для тебя это всего лишь игра, черт бы тебя побрал! Ну что ж, признаю, ты загнал меня в угол, но больше я не намерен играть в кошки-мышки. Игра, как ты это называешь, зашла слишком далеко!

Вытащив листок бумаги из-за пазухи камзола, он швырнул его на пол у ног Александра.

— Вот, держи. Делай что хочешь и будь проклят!

На мгновение хозяин Дэрнэма словно застыл, не сводя глаз с лица Мьюра, потом посмотрел вниз. Истертый, надорванный с одного края листок пожелтел от времени, чернила выцвели.

— Вот это, — тихо произнес Александр, — меня действительно удивляет.

Он наклонился и поднял письмо. Оно было адресовано лорду Суррею. Александр пробежал глазами страницу. Это было прямое и недвусмысленное приглашение в преисподнюю. В письме подробно описывалось передвижение войск и размещение пушек, автор не преминул обратить внимание адресата на важную деталь: лучшие канониры были по неизвестной причине отосланы во Францию. Здесь было все, что он предполагал найти, и даже больше.

И он не мог поверить в то, что Мьюр сам принес ему письмо.

В эту минуту Александр увидел своего противника другими глазами. Пришлось признать, что он недооценивал гордого графа.

— Так что же, черт побери, вы тогда сожгли?

— Понятия не имею. Амурное послание твоей любовницы, я полагаю. О Господи, неужели ты думаешь, что я стал бы его читать?

Александр ничего не мог с собой поделать. Ему стало смешно, и он расхохотался. Речь между ними шла о государственной измене, о предательстве, гибели короля и десятитысячной армии, а благородный Роберт Максвелл, разрази его гром, до глубины души, видите ли, оскорблен тем, что его заподозрили в чтении чьей-то частной корреспонденции!

— Что ж, видимо, такой человек, как ты, может найти в сложившемся положении повод для веселья, — холодно заметил Мьюр. — Лично я ничего смешного не вижу.

Хозяин Дэрнэма мгновенно отрезвел.

— В сложившемся положении я тоже ничего смешного не вижу. Напротив, я нахожу его совершенно чудовищным.

Он поднялся и, взяв добытую Дианой фляжку с бренди, наполнил два бокала.

— Возьмите, — рявкнул Александр, увидев, что Мьюр раздумывает. — Смею вас заверить, питье не отравлено.

Мьюр заглянул ему прямо в глаза.

— Хочу, чтобы ты знал: я не имею к этому никакого отношения. Да, я арестовал Гэвина и посадил его в тюрьму. Я был уверен в его виновности. Ради всего святого, я действительно был в этом убежден! И я не знаю, кто его убил, правда, не знаю!

Александр все еще держал протянутый бокал.

— Я никогда вас в этом не подозревал.

Нужда восторжествовала над гордостью. Мьюр взял бокал и отхлебнул сразу половину содержимого.

— И вопреки твоим подозрениям, которые я не развеял три дня назад, не имею к этому письму никакого отношения. Но когда я его увидел… — он запнулся и с трудом превозмог судорогу, — я… я узнал почерк.

— Конечно, было бы странно не узнать руку своего родного брата.

Мьюр закрыл глаза.

— Ты знал, да? Ты с самого начала все знал? — прохрипел он. — Ты заставил меня поджариваться в аду все это время, терзаться и решать, как поступить. В то время как вторая половина была у тебя!

Александр, смакуя, потягивал бренди.

— Нет, ее у меня нет. Она в Англии, причем в таких надежных руках, что нам обоим ее не достать. Просто я взял за правило изучать своих врагов. Я изучал вас четырнадцать лет, Мьюр. Вы бы скорее обрекли свою душу на вечные муки, чем совершили предательство. Я это сообразил, как только остыло первое желание вас придушить.

Он рассеянно уставился на свой бокал.

— Остальное я домыслил, основываясь на фактах, которые мне известны о вас. Я вспомнил также то, что произошло между нами в тот день. Черт вас побери, Мьюр, вы даже не пытались защищаться!