Элизабет Стюарт - Великодушные враги (Право на измену)

— Ты не говорил с нею о нас?

Он встретил ее взгляд.

— Нет, милая. Словом не обмолвился. Клянусь честью Хэпберна из Дэрнэма.

Александр улыбался, и Джонет невольно тоже начала улыбаться. Было в нем что-то неотразимое.

— Ну, раз так, ты скажешь мне правду, Алекс? — Она заколебалась, стараясь справиться с волнением. — Если я спрошу кое о чем еще?

— Конечно, девочка моя.

Джонет опустила глаза к полу.

— Тебе понравилось со мной? Я хочу сказать… — она невольно оглянулась на постель, — Диана говорила, что ты любишь разнообразие, а я понятия не имею…

Александр обнял ее, внезапно затрясшись от безудержного хохота. Потеряв равновесие, они оба упали, и он подтянул ее к себе, заставив раскинуться у себя на груди.

Джонет оттолкнула его.

— Не смейся! Не смей потешаться надо мной! Слышишь, не смей! Ты же прекрасно знаешь, что у меня нет никакого опыта!

Александр все никак не мог остановиться.

— Ну, дорогая, вот тебе крест, не думал я, что доведется смеяться сегодня.

Он вновь зашелся от смеха и попытался справиться с собой.

— Честное слово, девочка моя, за последнюю неделю я подрастерял свою изобретательность. И никакие мысли о разнообразии как-то не лезут в голову. — На его лице появилась лукавая усмешка. — Но если ты настаиваешь, постараюсь что-нибудь придумать. Благодарение Богу, у нас есть еще несколько часов.

— Да нет, я… мне и так нравится все, что ты делаешь.

Джонет покраснела как рак, заставив себя встретить его лукавый, насмешливый взгляд.

— Мне хотелось бы знать, что не только я одна получаю удовольствие. Если уж мне суждено остаться для тебя всего лишь воспоминанием, Александр Хэпберн, то, черт возьми, я бы хотела стать приятным воспоминанием!

Веселость исчезла с лица Александра.

— Диана может быть настоящей ведьмой, — заметил он тихо. — И ты — единственная женщина из всех, кого я знаю, удостоенная сомнительной чести вызвать ее ревность. Можешь считать это высочайшим комплиментом. — Его руки обвились вокруг нее, притягивая ее крепче, прижимая к сердцу. — А что касается удовольствия, Джонет, — да, ты доставляешь мне удовольствие. Больше, чем любая другая женщина на свете. Вот в этом, дорогая, и состоит весь ужас моего положения!

— Проснись, любовь моя, и поцелуй меня на прощание. Я не могу больше задерживаться.

Джонет открыла глаза. В комнате было темно, но она различила, что Александр уже одет. О Господи, он уже уезжает!

Сразу же проснувшись, она в ужасе села в постели.

— И ты позволил мне заснуть! Я же не хотела! Разве можно так тратить драгоценное время!

Александр присел на край кровати и обнял ее.

— Мы оба заснули, дорогая. Всего на пару часов. И если уж честно признаваться во всем, ты, милая, сегодня выжала меня как лимон, так что отдых был совершенно необходим. Я, конечно, говорю только о себе. — Он поцеловал ее в макушку, потом провел губами по ее обнаженному плечу. — Грант уже ждет меня с лошадьми и целым запасом наставлений насчет молодых дураков, попусту растрачивающих дневное время и вынужденных пускаться в дорогу в темноте. Ну, ничего, погода хорошая, луна светит ярко, мы еще успеем вовремя добраться до Эдинбурга. — На мгновение он прижался щекой к ее плечу. — Я отдал бы целое состояние, чтобы провести с тобой еще денек, любовь моя.

— Алекс…

Джонет прильнула к нему, запоминая волшебное ощущение его объятий, стук его сердца рядом с ее собственным, тепло его губ на своей коже. Пришлось проглотить ком в горле.

— Что бы там ни ждало тебя в Эдинбурге, обещай мне, что будешь осторожен, хорошо?

— Ладно.

— И во имя всего святого, берегись Дугласов! Теперь они ненавидят тебя еще больше… из-за меня.

— Ладно, милая.

Она крепче обвила руками его шею. Александр все время называл ее дорогой и любимой, но ни разу так и не сказал, что любит ее. Он даже не сказал, что хотел бы оставить ее в Англии. Но Джонет уже не была той наивной дурочкой, что раньше, и кое-какие правила успела усвоить. Например, о том, что не следует задавать прямых вопросов.

— Прошу тебя, не забывай меня, — прошептала она.

Александр подхватил ее на руки, поцеловал и вновь опрокинул на постель.

— И не надейся, милая. Хотел бы я тебя забыть, но увы…

Еще минуту он молча держал ее в своих объятиях, а потом вдруг сказал:

— Ты ни разу не упомянула о Мьюре. Я ждал этого всю неделю.

Джонет медлила, тщательно подбирая слова.

— Ты его ненавидишь, Алекс. Теперь я это понимаю, хотя мне всем сердцем хотелось бы все изменить. Мне никогда не удастся тебе объяснить, что он за человек на самом деле, и я не хочу оскорблять твои чувства, заводя об этом разговор. К тому же сейчас он в руках Божьих, а не в твоих руках, Алекс. Обращаясь к Богу, я часто вспоминаю его. А теперь буду молиться и о тебе. Наверное, это все, что мне осталось до конца моих дней.

— Я постараюсь передать ему привет от тебя, если только смогу. Скажу, что ты здорова и в безопасности.

Это был настоящий подарок, сказочно щедрый и совершенно неожиданный. Как ничто другое, эти последние слова довели ее до слез.

— Я буду тебе очень благодарна, Алекс… очень.

— Да ладно тебе! — Он вновь вздохнул. — Ну что ж, милая, мне пора.

Джонет начала было подниматься, но Александр остановил ее.

— Нет! Нам обоим будет легче, если мы попрощаемся здесь.

Он еще раз поцеловал ее, вложив в поцелуй всю боль расставания.

— Храни тебя Господь, Джонет Максвелл. Вспоминай обо мне время от времени.

— Алекс… — она цеплялась за него, стараясь отогнать слезы. — О Боже, неужели на этом все кончится?

— Да. Это все, что я могу для тебя сделать, милая девочка. Ты не поймешь, но поверь мне, это так. Просто поверь. Может быть, когда-нибудь ты поймешь… Ты еще поблагодаришь меня за то, что я заставил тебя уехать.

Он опять коснулся губами ее губ, тихо и нежно на этот раз.

— Береги себя, любовь моя. Повеселись хорошенько в Лондоне и в Париже. Но не позволяй им слишком сильно себя изменить, оставайся такой, как сейчас.

Александр осторожно разомкнул ее руки, обвивавшие его шею, поднес их к губам и торопливо поцеловал, а потом отпустил ее и встал.

— Прощай, Джонет.

Он произнес это решительно и громко. Она ответила едва слышным шепотом:

— Прощай, Александр.

Он повернулся к двери, вышел, тихонько поминая по дороге и Бога, и черта, спустился по винтовой лестнице и направился, не разбирая дороги, к выходу по тускло освещенному коридору. Разрывающая душу боль глубоко сидела в нем, и было не похоже, что она скоро утихнет. Господи, все оказалось даже хуже, чем он мог предположить!

В полумраке женская фигура отделилась от стены и заступила ему дорогу. Он остановился.

— Ну наконец-то ты оторвал ее от своего сердца! Хватит ли тебе сил добраться до Эдинбурга?