Филиппа Грегори - Земные радости

Несмотря на то что герцога уже не было в живых, на его кораблях все прибывали растения и редкости. Матросы частенько шли по Ламбет-роуд, стучали в заднюю дверь дома Джона Традесканта и предлагали ему какую-нибудь небольшую диковинку или сокровище. Поскольку герцог уже ничего не собирал, капитаны кораблей посылали товары по адресу: «Джон Традескант, «Ковчег», Ламбет» — и были уверены, что, когда они вернутся домой, господин Традескант или его сын предложат им справедливую цену за их находки. К тому же они могли потом хвастаться, что именно их находка стала центром набирающего популярность собрания Традесканта. Иногда такие экспонаты были просто огромными — челюсть кита или загадочная чудовищная кость. Иногда крошечными, например дом, вырезанный внутри каштана. Они могли быть из камня или из кожи, из дерева или из слоновой кости, созданные искусными мастерами или природой. Коллекция Традесканта получалась роскошно эклектичной. И кому какое дело, каким образом и для чего сделана та или иная вещь? Для редких экзотичных предметов всегда находилось место где-нибудь в шкафах большой комнаты с большими окнами.

Джон остановился и обернулся на свой дом. Он подумал, что стоило бы остеклить веранду и зимой держать там самые нежные растения, но тут же забыл об этом — удовольствие от вида дома было слишком велико. Он представил, как здорово будет в солнечный денек сидеть на веранде и смотреть на фруктовый сад.

— Гляди, какой славный дом, — сказал он спящей внучке. — Славный дом для растущей семьи. А когда у тебя будет куча братиков и сестренок и вы все будете играть на лужайке перед домом, я куплю еще одно поле, чтобы тебе было где держать ослика.

Жизнь очень скоро доказала правоту утверждения Традесканта, что «Ковчег» удержит на плаву их семью в смутные времена. Фрэнсис не исполнилось еще и двух месяцев. Упорная неприязнь короля к палате общин, всячески чернившей Бекингема и пытавшейся предъявить ему обвинение в государственной измене, а теперь откровенно радовавшейся его смерти, вновь достигла опасных размеров. Король обвинил сэра Джона Элиота, радикального лидера палаты, в организации убийства Бекингема и приказал пытать преступника Фелтона, пока тот не признается в заговоре. Лишь законники, выступившие против разгневанного короля, смогли спасти Фелтона от мучений. Тот отправился на виселицу, уверяя, что действовал исключительно из любви к своей стране и только по этой причине.

Элиот, почувствовав, что симпатии народа на его стороне, пытался воспользоваться этим преимуществом во вновь созванной палате общин. В январе он отказался платить хотя бы пенни податей, пока палата не обсудит подстрекательское заявление, что король земной должен уступить место царю небесному, — ясный призыв к пуританам противостоять земной власти Карла с его все возрастающими католическими симпатиями и его епископами высокой церкви. [39] Высокая церковь — направление в протестантизме, стремящееся к сохранению дореформационного традиционного богослужения; изначально появилось в англиканстве, но затем приобрело популярность у части лютеран.

И в то самое время, когда в городе бурлили слухи о дебатах, в заднюю дверь дома Традесканта громко постучали. Затем кухарка вбежала в комнату редкостей, где Джейн надписывала этикетки и ногой покачивала колыбельку Фрэнсис, а Джей перед камином натягивал на раму редкую шкуру, которую после собирался повесить.

— Письмо для хозяина из Уайтхолла! — провозгласила кухарка.

— Он у грядок с рассадой, — сказала Джейн.

Она подошла к окну, постучала в стекло и позвала Традесканта. Тот вошел, вытирая руки о кожаные штаны.

— Что случилось?

— Письмо, — сообщила кухарка. — Ответа не требуется. Из Уайтхолла.

Джон взял послание и посмотрел на печать.

— Уильям Уорд, — коротко произнес он. — Управляющий милорда.

Он перевернул лист, сломал печать и стал читать. Джей увидел, как лицо отца побледнело под обветренной загорелой кожей.

— Что там?

— Король арестовал сэра Джона Элиота и бросил его в Тауэр. Он разогнал парламент, назвал его членов змеиным гнездом и заявил, что впредь будет править страной без них. — Джон начал читать вслух: — «Они закрыли двери палаты перед королем, объявили грузовую пошлину и пошлину с веса незаконными и поддержали решение объявить королевскую теологию незаконной».

Джон пробежал по строчкам глазами и выругался.

— Что там? — нетерпеливо осведомилась Джейн.

— Спикера удерживали в кресле, чтобы принять все резолюции до того, как туда ворвется стража короля и их арестует.

Джейн сразу посмотрел на колыбель и спящего ребенка.

— И что предпримет король?

— Одному Богу известно, — пожал плечами Традескант.

Его сын подождал немного и спросил:

— А что это означает для нас?

— Для нас и для страны? Штормовую погоду.

Вопреки ожиданиям, в стране воцарилась отнюдь не штормовая погода, а некий вариант мира. Члены парламента разъехались согласно приказанию короля. И хотя свои жалобы они понесли с собой в каждый уголок королевства, но широкой общественной поддержки, которая могла подвигнуть их снова вступить в конфронтацию с королевской властью, не получили. Король обходился без парламента, как он и грозился, и оказалось, что это означает практически полное отсутствие управления. Без парламента не осталось форума для дебатов. В вакууме власти жизнь помаленьку текла, как всегда и происходит. В больших городах и городках поменьше по-прежнему правили свободные союзы магистрата, дворянства и викариев, а также мощная сила привычек и обычной практики.

Обещанный братик для Фрэнсис не появился, хотя она уже переросла младенческие болезни, научилась ходить и говорить и ей даже отвели маленький уголок в саду и дали дюжину черенков гвоздики и двадцать горошинок душистого горошка, чтобы она попробовала себя в садоводстве. Все ее баловали, как и должно быть в доме, где на одного ребенка приходится четверо взрослых. Но ее ничего не портило. Она росла, любила эхо и воздушность комнаты с редкостями и обожала кататься на спине деда по фруктовому саду. По мере того как она вытягивалась вверх и тяжелела, хромота Джона под ношей ее увеличивающегося веса становилась все более заметной, и он раскачивался на ходу, как старый матрос, которым, по его словам, он когда-то был.

Для внучки у него был особый голос, задумчивый, напевающий бессмысленные звуки, которые он больше ни для кого не использовал. Только рассада в парнике и Фрэнсис имели возможность слушать его «там-пам-пам, парам…». Элизабет нравилось наблюдать из окна за мужем и маленькой внучкой, когда они гуляли по саду, держась за руки. Она с облегчением думала, что вся ее семья обосновалась в этом доме окончательно.