Колин Фолкнер - Любовь незнакомца

— Неправильно? — повторил он. — Нет, мое сердце. Просто я чувствую, что у тебя нет никакого опыта. Ты напоминаешь мне ребенка, впервые увидевшего яркий луч солнечного света. Ребенок раньше и не догадывался, какое тепло от него исходит.

Мэг немного смущенно улыбнулась и уткнулась Кинкейду в плечо.

— Я действительно впервые испытываю подобные ощущения, — призналась она. — Никогда прежде со мной такого не было. Надеюсь, моя неопытность не разочаровала тебя?

— Перестань, дорогая, о чем ты…

— Кинкейд, я давно хотела спросить тебя, но не решалась… — Она на минуту замялась. — Нет, я не хочу знать о твоих амурных победах, меня интересует другое. Ты… не женат?

— Нет, не женат.

— А… почему?

Кинкейд неопределенно пожал плечами.

— До тебя мне не встретилась ни одна женщина, на которой я хотел бы жениться.

Мэг промолчала.

— Даже если я и захотел бы назвать какую-нибудь женщину своей, — продолжал Кинкейд, — то моя нынешняя жизнь не позволила бы мне этого сделать. Где бы я стал жить с ней и детьми? Чтобы иметь нормальную семью, нужен хороший дом, постоянный доход, стабильность…

— А разве разбойник с большой дороги не может иметь собственный дом и слуг? — Мэг почувствовала, что их беседа заходит далеко и ее пора прекращать. Она тщательно старалась избегать любых разговоров о своем прошлом и поэтому прежде не расспрашивала Кинкейда о его жизни.

Он рассмеялся.

— А ты думаешь, что капитан Скарлет всю свою жизнь только и делал, что вместе с Монти грабил кареты и отнимал у богачей деньги и драгоценности?

— А разве нет? — Мэг дотронулась пальцами до его подбородка.

— Нет, конечно. До возвращения нашего короля я служил солдатом. Где? Во Франции, Испании, везде, где был нужен. Я был неприхотливым: хороший мушкет и кружка доброго эля — вот и все, что мне требовалось. Таких, как я, были тысячи, лишившихся родины вместе со своим королем.

— Так ты роялист? А твой отец кого поддерживал? Стюартов?

Кинкейд презрительно усмехнулся.

— Мой отец? — протянул он. — У моего отца одна привязанность — деньги! Неважно, каким путем и кем заработанные!

Кинкейд легонько отстранил Мэг, она встала с его колен, затем он поднялся и стал нервно расхаживать по камере.

Ее вопросы вызвали в нем тяжелые воспоминания.

— В то время как Кромвель обирал до нитки наших соотечественников, моя семья — отец и его брат — процветала. Они скупали за четверть цены земли, грабили королевскую казну, давали и брали взятки. — Кинкейд яростно сжал кулаки. — Мне ненавистно даже воспоминание об этом! Много лет назад я убежал из отцовского дома, стал вором и грабителем… Но мы оба с отцом воры, только каждый по-своему!

Кинкейд порывисто подошел к зарешеченному окну и устремил взгляд вдаль.

Мэг терпеливо ждала, когда он продолжит свой невеселый рассказ, и ощущала острую жалость к этому мужественному, сильному человеку. Она понимала, что о многом он умалчивает, но новые вопросы могли бы еще больше ранить его душу.

Она тоже подошла к окну и дотронулась до его плеча.

— Кинкейд! — тихо позвала она, но он не ответил.

В камере повисла напряженная долгая тишина. Наконец Кинкейд обернулся и пристально посмотрел на Мэг.

— Знаешь, если мы решились бежать, то тебе следует заранее хорошо ознакомиться с расположением коридоров и проходов тюрьмы. От этого во многом зависит благополучный исход нашего опасного побега.

Он отошел от окна и подсел к столу, на котором лежали гусиное перо, бутылочка чернил и лист бумаги.

— Я начерчу тебе общий план, расскажу о наших действиях, а завтра, когда придет Монти, мы уточним остальные детали.

Кинкейд чертил гусиным пером по бумаге, разрабатывая план побега, а Мэг вспоминала его слова об отце, воровстве и предательстве. Человек, с которым она вот уже месяц делит тюремную камеру, совершено не похож на обычного грабителя. Весь его облик свидетельствовал о благородстве души, хорошем воспитании и добром сердце.

Мэг на секунду зажмурилась. «А если я ошибаюсь, выдавая желаемое за действительное? Может быть, он просто разбойник, притворившийся благородным джентльменом?» Но она настолько привязалась к нему, что его темное прошлое и сомнительное настоящее ни в коей мере не волновали ее.

Мэг понимала, что после побега из Ньюгейта ей следует расстаться с Кинкейдом навсегда. Иначе она влюбится в него без памяти, и тогда ее надеждам на спокойную, безмятежную жизнь подальше от чужих глаз не суждено сбыться.

Граф Ратледж крепко держался рукой за кожаный ремень, прикрепленный к боковой стенке кареты, но, когда колеса попадали в выбоины старой щербатой мостовой, его крепко потряхивало.

Сегодняшний вечер в Лондоне выдался промозглым и туманным. С темного нависшего неба сыпались снежные хлопья вперемешку с дождем, и мостовую Холборн-стрит покрывала мокрая, липкая грязь.

Граф поплотнее запахнул полы длинного плаща и, повернувшись к своему секретарю, нетерпеливо спросил:

— Ну что там? Долго еще ехать?

Его личный секретарь Хиггинс, зажатый между стенкой кареты и дорожными сумками хозяина, услужливо закивал.

— Нет, милорд, мы уже почти приехали.

Граф Ратледж отвернулся. Его личный секретарь — коротышка, почти карлик, с крючковатым носом и безжизненными светло-серыми глазами, порочный и жестокий. Но этот карлик Хиггинс был беззаветно предан своему грозному хозяину и ради него совершал любые изощренные подлости и гнусные поступки. Он лгал, плел всевозможные интриги, подслушивал и доносил. Ради хозяина Хиггинс убил бы любого, не моргнув глазом. В общем, граф высоко ценил своего личного секретаря, хорошо платил ему и не обращал внимания ни на его отталкивающую внешность, ни на моральное уродство.

Граф Ратледж раздвинул парчовые занавески и вгляделся в темную улицу, по которой, скрипя колесами, катилась карета. Он едва различал силуэты домов, редких прохожих, грязные скользкие булыжники мостовой.

Наступила полночь, и граф подумал, что в столь поздний час главный надзиратель Ньюгейта, конечно, не ожидает посетителей, но как только личный секретарь Хиггинс доложит о визите столь высокого гостя, тюремщик услужливо поспешит ему навстречу.

Граф являлся важной персоной, и не было в Лондоне человека, который бы не оказывал ему уважения и почтения. Многие боялись его, презирали и ненавидели, но он располагал влиятельными связями, был в почете у самого короля, как несколько лет назад и у Кромвеля, и эти обстоятельства вынуждали людей относиться к нему с подобострастием.

Граф поежился. В карете было холодно, сыро и стоял сильный чесночный запах. Его личный секретарь Хиггинс постоянно носил на шее ленточку с зубчиками чеснока, считая, что тот прекрасно предохраняет от всяческих болезней и ударов судьбы.