Марианна Уиллмен - Роза алая, роза белая

Моргана нащупала в темноте сырую стену и пошла вперед. Паутина облепила ее пальцы, и она отерла их о плащ. Когда она добралась до конца стены, ладони ее были мокрыми, а над верхней губой выступил холодный пот. Рядом послышался тихий писк, за стеной кто-то скребся. Моргана вспомнила слухи об узнике, до скелета объеденном крысами.

Она бросилась бегом по коридору, в страхе забыв об осторожности. Где-то слева в бездонной тьме капала вода. Что, если этот узкий тоннель затопляется приливом? Булькающий звук приблизился. Теперь Моргана бежала еще быстрее. Дверь уже должна быть совсем близко.

И тут она наткнулась на что-то твердое и большое и чуть не задохнулась от ужаса.

Чьи- то руки сомкнулись вокруг нее, как железный капкан, и мозолистая ладонь зажала ей рот.

- Я поймал его! Дайте фонарь! - резко скомандовал мужской голос.

Свет ослепил Моргану, как вспышка фейерверка. Кто-то захихикал за ее спиной.

- Это не он, ваша милость! Это баба!

Ее щека была вжата в куртку, кажется парчовую, но она чувствовала под тканью твердые звенья кольчуги. Пальцы, сжимавшие сначала ее рот, ухватили теперь за подбородок и так подняли ее голову, что ей невольно пришлось взглянуть в лицо человека, пленившего ее. Колеблющийся свет мерцал на белокурых волосах и суровом лице с резкими чертами. Синие, как индиго, глаза над широкими скулами пристально рассматривали ее, явно не узнавая.

Но Моргана узнала его мгновенно. Она видела его издали много раз, хотя никогда - лицом к лицу: Ранульф Датчанин, прозванный Золотым Рыцарем. Соратник и близкий друг короля.

Ранульф понятия не имел, кого держит в руках. Он видел только бледное испуганное лицо, побелевшие губы и морщины вокруг покрасневших глаз. От пыли и паутины волосы женщины казались серыми, а резкий контраст света и тени старил ее и придавал изможденный вид.

- Почему вы бродите в темноте? - резко спросил Ранульф, не отпуская ее. У Морганы трещали ребра, и не хватало воздуха для ответа. Он сжимал ее все крепче. - Заблудились? Вы что, проглотили язык?

- Пожалуйста… я не могу дышать, - хрипло прокаркала она, и Ранульф слегка ослабил хватку. Моргана благодарно вздохнула. - Пустите меня, умоляю вас, сэр…

Она вовремя осеклась, не выдав, что узнала его.

- Все-таки извольте объяснить, что вы делаете в Тауэре в такой час. Вас послала с поручением хозяйка или вы сами что-то задумали?

Моргана почувствовала облегчение - он принял ее за горничную - и поспешила воспользоваться его ошибкой, подпустив дрожи в голос.

- Добрый господин, я… я не замышляю ничего плохого. Я навещала своего… своего любимого.

Ранульф засмеялся.

- Должно быть, он поблажек не делает, коли заставил вас явиться в такую холодную ночь.

Еще один мужчина громко рассмеялся, и напряжение спало. Хватка Ранульфа стала еще слабее.

- Отправляйтесь домой в свою постель, здесь сегодня не очень уютно. А в будущем пусть ваш любовник суетится сам. Это гораздо безопаснее.

Он резко отпустил Моргану, и она, не оглядываясь, бросилась к двери. Вопреки ее страхам, дверь оказалась незапертой и легко открылась. Она выскользнула во двор.

Туман сгустился и казался непроницаемым и твердым, как камень. Только слабое просветление над головой говорило о том, что поднялась луна. Моргана поспешила к пристани, не обращая внимания на шум за спиной.

- Подождите! Эй! Задержать эту женщину! - закричал капитан стражи, сбегая с лестницы.

Ранульф вышел во двор, за ним остальные, но видимость была слишком плохой. Послышался шорох весел с реки, усиленный и искаженный туманом.

- Слишком поздно, капитан. Ваша пташка упорхнула. Кто она?

- Я только мельком увидел ее из окна, но похоже, это была леди Моргана Хартли, жена приговоренного изменника. Если король услышит об этом…

Ранульф помрачнел.

- Узник на месте?

- Да.

Капитан вспотел, несмотря на холод и сырость.

- Значит, ничего страшного не случилось. Завтра Хартли будет казнен, а кого волнуют дела мертвеца? Лучше проверьте охрану башни.

- Благодарю вас, сэр Ранульф.

Они расстались. Капитан - испытывая облегчение, а Ранульф - удивляясь, как молодого красавца лорда Роберта Хартли угораздило жениться на такой дурнушке, к тому же староватой. Несомненно, богатая наследница. Это все объясняет. Негромко насвистывая, он отправился восвояси. В конце концов, какое ему до бедняжки дело!

Король раскинулся в кресле во главе стола, стоявшего на возвышении. Музыканты играли на закрытой галерее, танцоры кружились по залу, жонглеры подкидывали в воздух кожаные шары, а мимы прыгали у стен.

- Жизнь прекрасна, - изрек Эдуард, не обращаясь ни к кому конкретно.

Ранульф, в красном бархатном дублете и облегающих темно-синих штанах, сидел за высоким столом по правую руку короля и оглядывал гостей с возрастающим раздражением. Он с радостью обменял бы роскошный придворный костюм на кожу и латы. Нежный свет мерцал на сапфирах широкой золотой цепи, и не одна придворная дама думала о том, что его синие глаза сверкают ярче драгоценностей.

- Балладу! Мы хотим послушать нежную балладу о преданной любви! - крикнул Эдуард, когда музыка смолкла. Ласкающий свет факела отражался от желтого атласа королевских одежд, золотого с бриллиантами оплечья с эмблемой в виде сверкающего солнца.

Хотя королева, ожидающая очередного ребенка, удалилась от придворных развлечений, веселые празднества, следующие за великим постом, не прекращались. Роскошные гобелены на стенах, сарацинские ковры на полах, золотая и серебряная посуда, шелковые наряды пажей, парча и золото костюмов придворных создавали непередаваемый узор цвета и света, соперничающий с прекрасными оконными витражами. Воздух был насыщен густыми ароматами - духов, пряностей, разнообразных блюд и сластей вечернего пира.

Эдуард никогда не уставал от празднеств, танцев, любовных интриг, но его приятель, не созданный для придворной жизни, давно пресытился развлечениями. Музыкант тронул струны лютни, и волнующая баллада разбередила в душе Ранульфа старую боль. Подперев рукой голову, он пристально смотрел в затененную галерею. Давным-давно, в Ирландии, он учился музыке, собираясь стать бардом, но обстоятельства толкнули его на другую дорогу. Сильные руки, когда-то извлекавшие волны звуков из струн лютни, привыкли к мечу. Долго не мог он избавиться от чувства потери, горечи и пустоты в душе. Теперь он воин, и только воин.

Ограниченное пространство комнат, заполненных надушенными телами, заставляло его мечтать о ветре в волосах, о мчащейся галопом лошади. Он невольно вздохнул. Наверное, пора отправляться на север, подальше от этого всего. Туда, где он снова почувствует себя мужчиной, солдатом, а не жеманным щеголем. Надо упросить Эдуарда отпустить его.