Карин Эссекс - Лебеди Леонардо

На высоком позолоченном мольберте стоял портрет. Из темноты, словно ангел, явившийся из туманной грезы, выступала прекрасная женщина. Ее лицо светилось, кожа казалась прозрачной. Бледные кисти, тонкие длинные пальцы. На коленях красавицы сидел зверек с узкой мордочкой, круглыми ушками и острыми коготками. Взгляд зверька был обращен куда-то вдаль, за раму картины, равно как и взгляд его хозяйки. Казалось, и зверек, и его госпожа прислушиваются к дальнему манящему звуку.

Изабелла восхищалась переходами света и тени, она с первого взгляда влюбилась в приглушенную цветовую гамму портрета и в ту тонкость, с которой magistro изобразил тончайшую сеточку для волос, подвязанную под подбородком модели. Как ему удалось добиться такой прозрачности? Разве способна кисть передать это сияние юной кожи? А волосы! Словно алхимик, magistro вплел в волосы красавицы золотые нити. Изабелла разглядывала длинные локоны Цецилии — далеко не такие пышные, как ее собственные, — и страстно желала, чтобы художник проделал на холсте тот же трюк с ее пышными волосами. Благодаря искусству Леонардо женщина на портрете, казалось, принадлежала к иному, нездешнему миру.

Да, предположение Изабеллы оказалось верным: художник искал душу своей модели. Вся загадочность и обманчивость женской природы представала перед Изабеллой в портрете Цецилии. Все в этой картине, от выражения глаз до мельчайших пор на коже, кричало о невыразимом. Не это ли так потрясало при взгляде на портрет? Сила женственности? Божественность женского начала?

— Кажется, будто художник похитил отблеск ее души, — заметила Изабелла Галеаззу, который замер перед картиной, хотя ему не раз доводилось видеть как сам портрет, так и прекрасный оригинал. — Свет словно льется из глаз.

— Так говорит и magistro. Глаза — зеркало души, — тихо ответил он. — Я давно знаю Цецилию. Поверьте, ему действительно удалось передать ее душу.

— Должно быть, он тончайшей кистью накладывал краску слой за слоем, чтобы добиться прозрачности кожи на лице и на этих тонких, худощавых руках.

— Никто не знает, как вершится чудо, мадам. После сеансов позирования художник работает в одиночку, втайне от всех.

— Так прекрасна и молода! И так серьезна. Мне она показалась очень ученой дамой. Это соответствует истине?

Задавая вопрос, Изабелла поймала себя на мысли, что и сама обладает всеми перечисленными качествами. Ах, если бы magistro смог передать на полотне ее тайную сущность!

— Да, это так.

— А что за животное у нее на коленях?

— Вы носите его на себе все время и не можете распознать живого зверя? — шутливо поинтересовался Галеазз.

— У нее и вправду есть ручной горностай?

О таком Изабелла слышала впервые.

— Нет, горностай — один из символов Il Moro. Это он велел художнику нарисовать зверька. Впрочем, возможно, символ придумал сам magistro. Горностай — его любимец. Существует легенда, что горностай, преследуемый охотником, скорее умрет, чем скроется в норе, — он не выносит грязи. Magistro — большой ревнитель чистоты.

— Возможно, художник хотел сказать, что в герцоге есть что-то от пронырливости ласки?

Изабелле показалось, что Галеазз хотел рассмеяться, но сдержался.

— Так вот, значит, что вы думаете о муже вашей сестры?

— Я много чего о нем думаю.

— Горностай — также игра с именем мадонны Галлерани. Gale — горностай по-гречески.

— Мне нравится утонченность этого символа, и неважно, что он означает. Впрочем, скорее всего magistro хотел показать, что мадонна Цецилия крепко держит Il Moro в руках!

Откуда-то из надмирных сфер на заднем плане картины выступала дверь.

— Как вы считаете, куда ведет дверь в углу картины? Как странно и таинственно! — изумилась Изабелла.

— Никогда не думал об этом. Возможно, magistro оставил Цецилии возможность побега, если она того пожелает.

Странное предположение, подумала Изабелла. А сможет ли ее сестра сбежать, если того пожелает? Каковы они — радости и печали жизни любовницы могущественного правителя? Она может уйти, когда пожелает, но сказать легче, чем сделать. После слов Галеазза Изабелле показалось, что художник относится к своей модели не без иронии. Изабелла поблагодарила своего спутника.

— Сударь, вам удалось доставить мне несравненное удовольствие.

— Мы должны уходить, — отвечал Галеазз. — Она вернется с минуты на минуту.

— Ах да, вы же обещали мне показать саму Цецилию!

Галеазз вздохнул.

— Если нам повезет, мы увидим ее в саду. В последнее время она никуда не выходит.

— Потому что в замке собралась вся европейская знать?

— Нет, потому что мадонна Цецилия скоро родит, хотя в любом случае вряд ли Il Moro захотел бы демонстрировать ее гостям.

Галеазз взял Изабеллу под руку и подвел к окну. Затем осторожно посмотрел вниз.

— Нам повезло, — промолвил он.

Поддерживая Изабеллу под локоть, Галеазз расположился сзади — слишком близко, по мнению Изабеллы, но подобная близость придавала приключению еще большую остроту. Галеазз был крупнее ее мужа, крупнее Лодовико. Изабелла знала, что, упав в объятия Галеазза, окажется на вершине блаженства. Интересно, догадывается ли он о ее мыслях? Глубоко вздохнув, она попыталась взять себя в руки.

— Времени мало, — предупредил Галеазз.

Изабелла наклонилась. Золотоволосая женщина с картины праздно прогуливалась по внутреннему дворику под окном. Она держала руки на бедрах, слегка откинувшись назад, словно пытаясь уравновесить громадный живот. Из-под алого бархата плаща, отороченного мехом, словно нескладные крылья, торчали локти. Внезапно женщина подняла голову вверх, и Изабелла чуть не выпала из окна, но Цецилия хотела всего лишь подставить лицо слабым лучам январского солнца. Лицо и шея опухли — годы, беременность или давящий вес были тому виной, Изабелла не знала. Даже на расстоянии Изабелла различала мешки под глазами и недостатки кожи, уже не столь совершенной, как на портрете magistro. Возможно, художник польстил своей модели? Наверняка он стремился угодить как всесильному заказчику, так и женщине с портрета. Одутловатые щеки Цецилии опали — она возмущенно выдохнула, словно негодуя на некие тяжкие мысли, не дававшие покоя. Женщина совсем не выглядела счастливой и довольной.

Не желая быть замеченной, Изабелла отпрянула назад и почувствовала сзади сильное тело Галеазза.

— Я видела довольно, — сказала она.

Уже выйдя из покоев Цецилии, Изабелла спросила Галеазза, действительно ли любовница Лодовико в жизни так же хороша, как на портрете?

— Прекрасная дева обратилась в корову, словно героиня мифа, или magistro из коровы создал на холсте прекрасную деву?

И снова Галеазз хотел рассмеяться, но сдержался. Он только улыбнулся Изабелле, словно непослушному ребенку.