Карин Эссекс - Лебеди Леонардо

С тех пор минуло два года.

Хотя в целом фреска была завершена, Иуда — Беатриче поняла, что это Иуда, по кошельку, который он сжимал в руке, — оставался безголовым. К тому же, вопреки распространенному канону, предатель сидел по одну сторону стола с Христом и апостолами.

— Обычно Иуду помещают напротив. Почему вы решили посадить его рядом с Христом и апостолами? — спросила Беатриче.

— Потому что, ваша милость, там он и сидел, — учтиво ответил Леонардо, нисколько не сомневаясь в своей правоте и неправоте прочих творцов, веками изображавших эту сцену иначе. — Нужно понять образ мыслей предателя. Он совершил нечто ужасное и хочет скрыть свое преступление. Поэтому старается выглядеть невинно. Ему не с руки держаться обособленно, это только возбудило бы подозрения. Чем ближе трагедия к правде жизни, тем больше она западает в душу.

Действительно, на стене перед зрителем разыгрывалась настоящая трагедия. Услыхав слова Христа, апостолы замерли — их мысли и страхи читались в выражениях лиц и движениях тел. Беатриче никогда не доводилось видеть картину, которая так полно выражала бы неповторимое мгновение жизни. Художник словно остановил само время и сохранил его во фреске. Впечатление получалось жутковатое. «В этом и состоит одна из самых загадочных особенностей живописи Леонардо, несомненно происходящая от его желания раскрыть тайны внутреннего устройства человеческого разума и тела», — подумала Беатриче. Она решила вернуть разговор с небес на землю.

— А почему голова Иуды не написана?

— Мне не удается найти модель — лицо, в котором выражалась бы сама сущность предательства.

— Но у предательства множество лиц, некоторые могут быть вполне привлекательными и даже прекрасными.

Слова застревали в горле Беатриче. Знает ли художник, что ее предали двое — одна с прекрасным и нежным лицом, другой с лицом мужественным и привлекательным? Дошли ли до его ушей слухи об измене Лодовико? Испытывает ли художник жалость к жене своего покровителя?

— Верно, — угрюмо согласился Леонардо. — За привлекательным фасадом часто таится предательство.

В тоне Леонардо не было ничего от ехидства дворцовых сплетников. Вместе с Беатриче он горько сожалел, что мир устроен так несправедливо. Никогда еще ей не доводилось видеть художника таким убитым. Брови сошлись на переносице, от уголков глаз, словно солнечные лучики, протянулась сетка морщин. На лбу залегла глубокая складка — казалось, что, если magistro не перестанет хмуриться, лицо его расколется пополам.

— Обычно Иуду изображают в стороне от прочих апостолов. У вас же, напротив, именно Христос выглядит одиноким.

— Ваша милость, если вам доподлинно известно, что скоро вас предаст тот, кого вы любите и кому доверяете, если это предательство кажется неизбежным — сам Бог открыл вам эту истину, и ничего уже нельзя изменить, — неужели вы не почувствуете себя одиноко?

— Наша задача проста.

Леонардо подвел Беатриче к южной стене трапезной, на которой должен был изобразить семейство Сфорца, вписав их профили во фреску Монторфано. В комнате не было очага, а тепло от горящих печек рассеивалось под высокими сводами трапезной.

— Слева я поместил фигуры вашего мужа и старшего сына в профиль. Смотрите, они стоят на коленях, словно принимая благословение от Папы и святого Франциска. Справа я напишу ваш портрет, тоже в профиль, рядом с младшим сыном. Вы будете находиться под защитой доминиканских монахов, которых бесподобный Монторфано поместил на своей фреске, нисколько не смущаясь тем, что Распятие происходило за тысячу лет до основания ордена, — объяснял Леонардо дрожащей от холода Беатриче.

Неужели он смеется над работой коллеги? Леонардо нажил себе кучу неприятностей, отказываясь прославлять своими картинами владельцев тугих кошельков. Фреска Монторфано содержала в себе все традиционные приемы современной живописи, которые отрицал magistro. Здесь был и пышный итальянский пейзаж на заднем фоне, и ангелы с разноцветными крыльями; демоны на плечах грешников и ангелы, которые что-то шептали в уши праведников; Папа со свитой священников; всадники-крестоносцы. Фреска Монторфано рождала в душе зрителя печаль, а произведение Леонардо делало его свидетелем грандиозной драмы.

— Мне нужно только набросать ваш профиль, — сказал Леонардо.

Подмастерья принесли ему листы бумаги разных цветов и размеров. Он молча отверг большинство, пока не остановился на том, который показался ему подходящим.

— А еще я должен нарисовать ваши руки, сложенные для молитвы.

Подмастерья снова взялись смешивать краски — вероятно, для того, чтобы Леонардо мог продолжить работу над фреской. «Не забыть бы упомянуть об этом Лодовико», — подумала Беатриче. На некоторых мольбертах стояли копии «Тайной вечери», другие были закрыты белым муслином. Один мольберт показался Беатриче особенно загадочным. Сидя в кресле, предложенном magistro, она не могла отвести глаз от белой ткани. Конусообразная верхушка маячила, словно призрак, так и побуждая сдернуть покрывало. Изабелла ни за что не упустила бы подобного удовольствия. Если бы сестра была здесь, она непременно попросила бы Леонардо снять покрывало, но Беатриче стеснялась — раз художник решил до поры скрыть свою работу, значит, у него есть на то причины.

Чтобы Леонардо мог сделать набросок ее сложенных рук, Беатриче стянула перчатки, обнажив бледные, холодные пальцы. Ей ведь только двадцать один — почему же кожа так сморщилась по сравнению с гладкой белизной муслиновой ткани? В трапезной было холоднее, чем в церкви, где Беатриче молилась о Бьянке Джованне.

— Ваша милость, у вас дрожат руки. Я попрошу монахов принести горячего бульона, — сказал Леонардо и вышел из трапезной, сочувственно поглядев на герцогиню.

Беатриче запахнула плащ и принялась прохаживаться по комнате, чтобы согреться. Ее неудержимо влекло к занавешенному мольберту. Ничего страшного не случится, если она тихонько поднимет край ткани. Если под покрывалом обнаружится очередной шедевр Леонардо, Беатриче напишет об этом Изабелле. Она уже решила пригласить старшую сестру в Милан, чтобы та присутствовала при рождении ребенка. Беатриче преподнесет Изабелле особый подарок. Сестра сможет позировать Леонардо — и не в промозглой трапезной, а в лучшей комнате Кастелло с самым теплым камином. Леонардо нарисует портрет Изабеллы маслом, как некогда портрет Цецилии Галлерани. Беатриче не станет просить об этом Лодовико, который сразу же начнет вычислять, чего потребует от Изабеллы взамен. Беатриче обратится к самому magistro. Теперь, когда сестры повзрослели и пережили горечь утрат, давнее соперничество казалось Беатриче невыносимо глупым. Подарить сестре портрет работы Леонардо — самое меньшее, что готова была сделать Беатриче ради Изабеллы.