Виктория Холт - Начало династии

А сам Томас? Они с королем внимательно смотрели друг на друга. Томас явно не знал, чего ему ожидать. И вдруг король взорвался смехом.

— Ну, здравствуй, мой бывший канцлер и нынешний архиепископ.

У них снова все хорошо.

По пути в Лондон король ехал бок о бок с архиепископом, и, как прежде, они мирно беседовали, и довольно часто можно было слышать громкий смех короля. В глазах светилось удовлетворение. Ни с кем ему не бывает так хорошо, как с Томасом.

Уже в конце пути Генрих помянул, как его разозлил поступок Томаса.

— Я думал, что так и будет, — сказал Томас.

— И осмелился на это.

— Иначе было нельзя. Не мог я оставаться канцлером. Именно поэтому я не хотел принимать сан архиепископа. Мне было ясно, что это разрушит нашу дружбу.

— Значит, будем воевать, Томас. Но покарай меня Господь, лучше война с тобой, чем покорность других.

— Нет, милорд, лучше всего гармония.

— Видишь, уже начинаешь перечить.

Томас посмотрел на сумрачное небо над Вестминстерским дворцом и печально улыбнулся.

Наступило лето. Король переехал в Вудсток, где он мог часто навещать Розамунд. Она радовалась встречам с ним после такой долгой разлуки. Дети подросли и прыгали вокруг в ожидании подарков, а Розамунд им ласково выговаривала: какие еще нужны подарки, когда дорогой папочка сам приехал.

— Как бы мне хотелось приходить к тебе почаще, Розамунд. Здесь мне так покойно, как больше нигде не бывает.

Кроме двух-трех человек, что совершенно неизбежно, о его связи с Розамунд никто не знал, и это придавало всему оттенок романтики, чего не было с его прежними любовницами.

— Никто у тебя тут не был? — спрашивал король ее каждый раз.

Раза два забредали посторонние, заблудившись в лесном лабиринте, натыкались на ее домик. Но это все случайные путники и уж никак не связывавшие Розамунд с королем.

Но у него не проходил страх, а вдруг Элинор как-то узнает о Розамунд. Что тогда будет? Придется ей пострадать. Но все-таки он ее побаивался. Она женщина неординарная, рожденная властвовать. Она его парализует одним своим взглядом, как это делала в самом начале их знакомства, поэтому он и хотел сохранить существование Розамунд в тайне. Задерживаться у нее он тоже не мог, чтобы не вызвать подозрения долгим отсутствием.

Король посещал Розамунд между заседаниями Большого совета, который он специально созвал в Вудстоке. Он с сожалением расстался с ней и нехотя вернулся на заседание. Между королем и Томасом возникло разногласие. Дело не столь уж важное, но служит верным признаком того, что ждет их впереди, подобно дальним раскатам грома, предвещающим грозу. Вопрос увеличения налогов всегда был одним из главных. В личной жизни Генрих непритязателен, но ему все больше и больше требовалось денег для содержания боеготового войска.

По сложившейся практике окружные шерифы [1] Шериф — должностное лицо в государствах Великобритании и Ирландии, выполняющее административные функции. собирали небольшую подать. Такой порядок существовал с донорманнских времен, и Генрих предложил, чтобы эта подать шла не шерифам, а прямо в королевскую казну в виде налога. Землевладельцы подняли крик. Шерифов назначает король, и они ему за это неплохо платят. Поскольку подать взимается со всякого землевладения, то шерифы быстро богатеют. Томас заявил: если это станет налогом в государственную казну, шерифы свою подать все равно будут собирать, так что каждый землевладелец будет платить налог дважды. В этом его многие поддерживали, и ему казалось, что убедить короля в своей правоте будет не трудно.

Генрих же, памятуя едкие замечания Элинор, что позволяет архиепископу руководить собой, решил ему не уступать. У Томаса в Кентербери большие владения, они приносили немалый доход, и он со знанием дела защищал землевладельцев:

— При всем к вам почтении, милорд король, мы не будем платить государственный налог за землю.

Как смеет Томас ему перечить! Как он смеет выступать перед Большим советом и прямо заявлять, что не будет делать того, что требует король!

— Видит Бог, клянусь Его глазами, — выкрикнул король свое любимое проклятие, служащее знаком нарастающего гнева и одновременно предостережением для всех, чтобы не испытывать этот гнев дальше, — налог будет уплачен и зачтется в королевскую казну!

— Ссылаясь на те же глаза, — возразил ему Томас, — налог не будет платиться с моей земли и ни единого пенса с земель, по закону принадлежащих церкви.

Вот так из пустяка сам собой возник конфликт между государством и церковью. Генрих вынужден был уступить. У церкви свои законы, и государство ей не указ. Элинор вовсю забавлялась исходом этого спора:

— Мне сдается, что у твоего ловкого архиепископа власти больше, чем у короля.

— Тут законы церкви перевешивают законы государства, — бормотал Генрих в оправдание.

— Значит, пора их поменять. Кто правит этой страной, король или архиепископ Кентерберийский?

Утешать короля Элинор не намеревалась.

Было очевидно, что новых трений не миновать. Так и случилось вскоре после спора о подати шерифам.

В случае, когда преступление совершается духовным лицом, его судит не королевский суд, а суд церковный. Это правило давно и сильно досаждало высокопоставленным сановникам короля. Считалось, что церковные суды слишком снисходительны к своему клиру, и наказания виновным выносятся много мягче, чем за те же преступления наказывает мирской суд. Примером тому стало дело Филиппа де Бруа.

Он был каноником и обвинялся в убийстве королевского солдата. Дело происходило еще при жизни Теобальда, и епархиальный суд, рассматривавший его дело, нашел его невиновным и оправдал. Но дело это не забылось и имело продолжение. Королевские судьи время от времени ездили по стране и устраивали суд над преступниками на местах. Благодаря этому правилу, введенному Генрихом, в стране и установились закон и порядок, сделавшие передвижение по дорогам безопасным. Несколько человек, убежденных в виновности Филиппа де Бруа, схватили его и привели на суд королевскому судье Симону Фиц-Питеру.

Де Бруа, считая свое дело давно решенным, выказал судье неуважение. «Я — каноник, — заявил он, — королевский судья не вправе меня судить». И потребовал освобождения. Он процитировал закон, и его отпустили.

Услышав об этом, король рассвирепел.

— Оскорблено королевское правосудие! — кричал Генрих. — Я это так не оставлю. Этого человека взять и привести к моему судье Симону Фиц-Питеру! Посмотрим, что он запоет!

О происшествии сообщили Томасу в Кентербери. Он все еще печалился по поводу трений, возникших на Большом совете. А теперь еще и дело этого каноника. Томас считал, что законы церкви должны неукоснительно соблюдаться, даже если это и раздражает короля. Они и раньше спорили на эту тему, но спорили тогда добродушно. Теперь свои убеждения необходимо было отстаивать на деле.