Виктория Холт - Начало династии

— Поверьте мне, в Англии нет более образованного человека. — Невероятно, — бросила Матильда. — Ты обманываешься.

— Да нет же. Он очень учен и от природы благороден.

— Король влюблен в него, будто это женщина, — поморщилась Элинор.

Генрих бросил на нее сердитый взгляд. Что она ополчилась на него вместе с матерью? С тех пор, как он привел в детскую маленького Жефруа, она все время выражает ему неприязнь.

— Я ценю в нем хорошего друга, — поправил ее Генрих. — Ни с кем из моих приближенных мне не бывает так хорошо, как с этим человеком.

— Тебе мало, что сделал его канцлером, еще надо посадить его на церковный престол королевства!

— Дорогие мои! Это — политика. Управление государством. Мой канцлер стал моим архиепископом. Канцлер — слуга государства, а поскольку архиепископ является еще и канцлером, как он может выступить против того, что выгодно государству?

— Ты думаешь таким путем подчинить церковь государству. Будем надеяться, что из этого что-то получится, — сказала Матильда.

— Не бойтесь, мама. Получится.

— Архиепископ действительно светский человек. — Элинор повернулась к Матильде. — Вы знаете, он живет в невероятной роскоши. Содержит семьсот рыцарей, попоны коней расшиты серебром и золотом. Я слышала, у него самый большой доход в королевстве.

— Так и должно быть у канцлера, — возразил Генрих.

— Выскочка! — сказала Матильда. — Простолюдин теперь должен показать всему миру, как он благороден.

— Вы, мама, родились в королевской семье и все же, насколько я знаю, не уставали утверждать свое благородное происхождение.

— О, твой парень любит покрасоваться, — сказала Элинор. — Я слышала, как говорили, что он живет богаче короля.

Генрих снисходительно засмеялся:

— Пожалуй, это единственная его слабость — обожает роскошь. Можно сказать, это у него не врожденное, а приобретенное. Стало быть, заслужил.

— Он тебя просто околдовал, — заявила Элинор.

Генрих ответил ей строгим взглядом. Чего она кусается? Ревнует, наверное. Значит, ее чувства к нему не совсем угасли. Она так же не любит его дружбу с Беккетом, как не переносит его любовные похождения.

Элинор продолжала обсуждать Беккета:

— На его званых обедах все должно быть необычное. Говорят, за блюдо угрей он платит семьдесят пять фунтов стерлингов.

— Ну и пусть говорят. Экстравагантность Томаса делает мне честь. Он же мой канцлер, и я помню, когда он с большим посольством ходил во Францию, там говорили, что, значит, я действительно богат, раз канцлер едет с такой свитой.

— Пусть он умен, — снова сказала Матильда, — только смотри, чтобы он не был слишком умен.

— Вот увидите, какой я делаю блестящий ход. Борьба между церковью и государством на этом закончится.

Дня не прошло после этого разговора, как Генрих испытал такой приступ ярости, какого с ним еще не бывало. Из Кентербери приехал посыльный и привез Большую королевскую печать. Генрих с изумлением смотрел на нее и тут начал понимать, что произошло. К посылке было приложено письмо, и, когда король стал его читать, в глазах у него все поплыло.

— Будь я проклят, Томас, — пробормотал он сквозь зубы. — Я же тебя убью за это.

Томас писал, что он должен сложить с себя полномочия канцлера, ибо не может совмещать два поста. Архиепископ не может быть одновременно канцлером. У Томаса теперь новый хозяин — церковь.

Генрих едва не задохнулся от ярости. Случилось то, что предсказала мать. Оправдались также издевательские заключения Элинор: он слишком уверовал в любовь Томаса; их дружба казалась ему превыше всего. Но Томас так не считал. Вспомнились слова Томаса, что это конец их дружбе.

Генрих рассчитывал избежать борьбы с церковью, когда канцлер и архиепископ будут в одном лице. Если Томас решил занять одну сторону, когда король — на другой, значит, конфликт между ними неизбежен. Дед воевал с церковью. Значит, и ему придется бороться с Томасом.

А он думал, что умнее деда. Именно этого он хотел избежать назначением Томаса. Посадив на церковный престол своего друга, он хотел подчинить церковь государству, чтобы она больше не смела перечить королю. Генрих Плантагенет не желал иметь над собой никаких пап.

И вот его слуга… называвший себя другом, кому он так много даровал… предал его. Принял сан архиепископа и бросил ведомство канцлера.

— Ну, Томас, хочешь воевать — давай воевать! Верх возьму я. Можешь в этом не сомневаться. — Произнеся эти слова, король впал в яростное неистовство. Он в бешенстве колотил кулаками по стене, видя на ней лицо Томаса. Он пинал по комнате скамейку, воображая вместо нее Томаса. Никто не посмел приблизиться к королю, пока гнев его не утих. Лют король в своем гневе.

Элинор и Генрих попрощались с Матильдой и направились в Барфлер. Король объявил, что Рождество он проводит в Вестминстере.

Со временем гнев на Томаса прошел. Порассуждав, он признал, что сам заставил Томаса принять сан архиепископа, хотя тот не хотел этого и как мог сопротивлялся. Значит, нечего жаловаться, что Томас отказался быть канцлером. Огорчительно, конечно, но надо было знать, что Томас поступит именно так. В конце концов он лицо духовное.

«Теперь нам придется с ним сражаться, — думал Генрих — Ну что ж, отношения с ним всегда были своего рода сражением. Давай сражаться, даже интересно будет. Давненько мы с ним не виделись».

— Мне кажется, ожидая твоего приезда, архиепископ трясется от страха, — сказала Элинор.

— Этого ты у Томаса никогда не увидишь.

— Если он слышал, в какую привел тебя ярость, когда сложил с себя полномочия канцлера, то, думаю, дружеских объятий не ждет.

— Он человек очень прямой. Никогда не покривит душой и не пойдет против совести.

— Значит, уже прощен? Какова любовь! Уверена, что ты ждешь не дождешься послушать его блистательные проповеди. А только что проклинал его на чем свет стоит. Какой же ты, Генрих, вертлявый!

— Ну уж нет, скорее неповоротливый, свернуть меня трудно, хотя сердит бываю ненадолго.

— Слуги это знают. Они так и делают: разозлят тебя, скроются с глаз долой, а потом возвращаются, чтоб получить прощение.

— Ты знаешь, что это неправда, — сказал Генрих и прервал разговор.

«Не думай, — продолжала про себя разговор Элинор, — что можешь отшвырнуть меня, а потом снова приблизить. Других ты можешь безнаказанно унижать, только не Элинор Аквитанскую. Я никогда тебе не прощу, что привел своего ублюдка в мою детскую».

В Барфлере им пришлось пережидать непогоду. При таком ветре выходить в море опасно. Но дни проходили, шторм не стихал, и стало ясно, что к Рождеству домой они не успеют.

Только в конце января они подняли паруса.

В Саутгемптоне их встречали Томас Беккет и сын Генрих. Сыну уже восемь лет, за время их отъезда он заметно подрос. Мальчик учтиво поклонился родителям, отец положил руку ему на голову. Сыном он остался доволен. Томаса работа.